— Эдди? — позвал Роланд.
— Послушай своего брата, Эдди! — пронзительно крикнула мать из глубин пещеры. На полу белели кости мелких животных. — Он отдал за тебя жизнь, всю свою жизнь, по меньшей мере, ты можешь его послушать!
— Эдди, ты в порядке?
Голос матери сменился голосом Кзабы Драбника, спятившего гребаного венгра, как его звали приятели Эдди. Кзаба просил Эдди дать ему сигарету, в противном случае угрожая спустить его гребаные штаны и выпороть. Эдди с трудом отвлекся от этого пугающего многоголосья.
— Да, пожалуй, что да.
— Голоса идут из твоей головы. Пещера каким-то образом находит их и усиливает. Не обращай на них внимания. Они, конечно, отвлекают, но больше ничем навредить не могут.
— Почему ты позволил им убить меня, брат? — всхлипнул Генри. — Я думал, что ты придешь, но ты так и не пришел.
— Навредить не могут, — кивнул Эдди. — Я тебя понял. Что делаем дальше?
— Согласно обоим историям, Каллагэна и Хенчека, дверь откроется, как только я приподниму крышку ящика.
Эдди нервно рассмеялся.
— Я не хочу, чтобы ты доставал ящик из мешка, не говоря уже о крышке.
— Если ты передумал…
Эдди покачал головой.
— Нет. Я хочу вернутся в Нью-Йорк, — тут он широко улыбнулся. — Ты не боишься, что я сойду с пути истинного? Найду человечка и приму дозу?
— Это китайский белый! — восторженно выкрикнул из глубин пещеры Генри. — Эти ниггеры продают самый лучший порошок!
— Отнюдь, — ответил Роланд. — Меня много чего тревожит, но только не твое возвращение к прежним привычкам.
— Хорошо, — Эдди вошел в пещеру, посмотрел на свободно стоящую там дверь. Если не считать иероглифов и хрустальной ручки с выгравированной на ней розой, дверь эта выглядела точь-в-точь, как двери на берегу. — Если ее обойти…
— Если ее обойти, она исчезнет, — ответил Роланд. И за ней — глубокая пропасть, насколько мне известно, до самого Наара. На твоем месте я бы помнил об этом.
— Хороший совет, и Быстрый Эдди говорит, спасибо тебе, — он взялся на хрустальную ручку, обнаружил, что она не поворачивается ни вправо, ни влево. Собственно, ничего другого он и не ожидал. Отступил на шаг.
— Ты должен думать о Нью-Йорке, — напомнил ему Роланд. — Конкретно, о Второй авеню. И о времени. Тысяча девятьсот семьдесят седьмом годе.
— Как я могу думать о годе?
Когда Роланд отвечал, в голосе его слышалось нетерпение.
— Думай о том, как все было в тот день, когда ты и Джейк следовали за другим, более ранним Джейком. Эдди уже собрался сказать, что это не тот день, ему надо вернуться в Нью-Йорк позже, но закрыл рот. Если они понимали правила игры, он не мог вернуться в тот день, на призраком, в Прыжке, ни во плоти. Если они понимали правила игры, тамошнее время как-то связано со здешним, только бежало быстрее. Если они понимали правила… если были правила…
Так почему бы тебе не отправиться туда и убедиться самому, есть они или нет?
— Эдди? Ты хочешь, чтобы я загипнотизировал тебе? — Роланд уже вытащил из гнезда пояса-патронташа патрон. — Если это поможет тебе увидеть прошлое.
— Нет, Думаю, мне лучше пойти так, с ясной головой.
Эдди несколько раз сжал и разжал кулаки, параллельно набирая полную грудь воздуха и выдыхая его. Сердцебиение не участилось, скорее, замедлилось, но каждый удар, казалось, сотрясал все тело. Господи, насколько бы все было проще, если б существовал пульт управления, в приборы которого он мог ввести нужные ему параметры, как на машине времени профессора Пибоди или в том фильме про морлоков!
— Слушай, а как я выгляжу? — спросил он Роланда. — В смысле, не привлеку ли я к себе излишнего внимания, материализовавшись на Второй авеню?
— Если ты появишься прямо перед людьми, наверняка привлечешь. Я советую игнорировать тех, кто захочет заговорить с тобой на эту тему, и сразу уйти.
— Это понятно. Я говорю про одежду.
Роланд пожал плечами.
— Я не знаю, Эдди. Это твой город, не мой.
Эдди мог бы на это возразить, что его город — Бруклин. А на Манхэттене он бывал разве что раз в месяц и полагал его другой страной. Однако, понимал, о чем толкует Роланд. Он постарался взглянуть на себя со стороны. Простая байковая рубашка с роговыми пуговицами, темно-синие джинсы с никелевыми, а не медными клепками, ширинка на пуговицах (последний раз молнии Эдди видел в Ладе). И решил, что одежда у него нормальная. Во всяком случае, нормальная для Нью-Йорка. Если кто и бросит на него взгляд, то примет на официанта кафе или артиста, играющего хиппи, у которого выдался выходной день. Впрочем, он сомневался, что кто-то удостоит его и взгляда, в Нью-Йорке предпочитали не смотреть на людей, что вполне его устраивало. Впрочем, не хватало одной мелочи…
— У тебя есть полоска кожи? — спросил он Роланда.
Из пещеры донесся голос мистера Табтера, его учителя из пятого класса: У тебя был потенциал! — прогремел он. — Ты был одним из моих лучших учеников, и посмотри, что с тобой стало! Почему ты позволил брату испортить тебя?
На что яростно возразил Генри: Он позволил мне умереть! Он меня убил!
Роланд снял с плеча мешок, поставил на пол рядом с розовым, открыл, порылся. Эдди не знал, что в нем может лежать, мог лишь сказать, что никогда не видел дна. Наконец, стрелок нашел полоску кожи и протянул Эдди.
Пока Эдди завязывал ею волосы, Роланд достал из мешка то, что называл сумой, открыл, начал выгружать на пол содержимое: пакет с табаком, подаренным Каллагэном, монеты и бумажные деньги, жестянку с иголками и нитками, погнутую миску, из которой он сделал компас неподалеку от поляны Шадрика, старую карту и новую, недавно нарисованную близнецами Тавери. После того, как сума опустела, он вытащил из кобуры на левом бедре револьвер с рукояткой, отделанной сандаловым деревом. Откинул цилиндр, проверил патроны, удовлетворенно кивнул, вернул цилиндр на место. Положил в суму, завязал тесемки на легко развязываемый, стоило дернуть за одну, выбленочный узел. Подняв суму за потертую лямку, протянул Эдди.
Поначалу Эдди не хотел ее брать.
— Нет, Роланд, это твой.
— Последние недели ты носил его столько же, что и я. Может, больше.
— Да, но теперь речь идет о Нью-Йорке, Роланд. В Нью-Йорке все крадут.