Он встал.
— Но…
— Извините.
Марион смущенно на него посмотрела.
Он положил на стол деньги.
Они пошли к Пятой авеню. На углу Марион протянула ему руку. Она все еще была холодной.
— Рада была с вами познакомиться, мистер Корлисс. Спасибо за коктейль. И за книгу. Я вам очень благодарна… вы были очень любезны.
Она повернулась и растворилась в потоке людей.
Он стоял на углу с чувством пустоты в душе. Потом стиснул губы и пошел вслед за Марион. Ему издалека было видно ее коричневую шляпку и золотистый шарфик. Он держался от нее примерно в пятнадцати шагах.
Она прошла до Пятьдесят четвертой улицы, потом перешла на другую сторону и пошла по направлению к Мэдисон-сквер. Он знал, куда она идет. Он помнил ее адрес, приведенный в телефонном справочнике. Она пересекла Мэдисон-парк. Он остановился на углу и смотрел, как она поднимается на крыльцо старого особняка.
— Деловая встреча, — пробурчал он.
Немного подождал, сам не зная, чего ждет, потом повернулся и медленно пошел назад к Пятой авеню.
В воскресенье Марион пошла в Музей современного искусства. Первый этаж все еще занимала выставка автомобилей, которую она осмотрела раньше и сочла неинтересной; на втором этаже было чересчур многолюдно, и она поднялась по лестнице на третий этаж, где можно было спокойно бродить среди знакомых и милых сердцу картин и скульптур, наслаждаясь молочно-белой кожей в картине «Девушка, моющая волосы» и идеальной копьеобразной формой «Птицы в пространстве».
В зале Лембрука было двое мужчин, но они скоро ушли, оставив Марион одну в прохладном сером кубе зала с всего двумя скульптурами — мужчины и женщины. Он стоял у одной стены, а она простерлась на полу у противоположной. У них были худощаво-прекрасные, слегка удлиненные тела. Это удлинение придавало скульптурам неземной, почти религиозный характер, так что Марион могла смотреть на них без того смущения, которое она обычно испытывала, глядя на обнаженную натуру. Она медленно обходила скульптуру, изображавшую молодого человека.
— Привет! — раздался позади нее знакомый и несколько удивленный голос.
«Это, наверно, мне, — подумала она, — больше здесь никого нет» — и обернулась.
В дверях стоял улыбающийся Берт Корлисс.
— Привет, — смущенно отозвалась Марион.
— Как же тесен мир, — сказал он, подходя к ней. — Я поднимался по лестнице позади вас, только не был уверен, что это вы. Как у вас дела?
— Прекрасно, благодарю вас. — Они неловко помолчали. — А у вас? — добавила она.
— Тоже хорошо.
Они повернулись к статуе. Почему она кажется себе такой неуклюжей? Потому что он так красив? Потому что он входил в круг друзей Эллен — ходил на футбол и целовался с ней на скамейках, любил ее?..
— Вы часто сюда приходите? — спросил он.
— Да.
— И я тоже.
Теперь она испытывала смущение, глядя на статую, потому что рядом с ней стоял Берт Корлисс. Марион повернулась и пошла к статуе стоявшей на коленях женщины. Он пошел следом за ней.
— Вы не опоздали на свое свидание?
— Нет, — ответила она. Что он здесь делает? Ему больше подошло бы гулять по Центральному парку под руку с какой-нибудь красивой и самоуверенной Эллен…
Они смотрели на статую. Минуту помедлив, он сказал:
— Я и вправду решил, что это не вы, когда увидел вас внизу.
— Почему?
— Эллен никогда не ходила в музеи…
— Сестры необязательно в точности похожи.
— Видимо, нет.
Он обошел молящуюся фигуру.
— При факультете изобразительных искусств в Колдвелле есть небольшой музей, — сказал он. — В основном репродукции и копии. Раза два я затащил туда Эллен. Хотел привить ей любовь к искусству. — Он покачал головой. — Ничего из этого не вышло.
— Ее не интересовало искусство.
— Нет, не интересовало. А нам всегда хочется навязать любимым людям собственные вкусы.
Марион посмотрела на него — они стояли по разные стороны статуи.
— Я как-то привела сюда Эллен и Дороти — Дороти была нашей младшей сестрой…
— Я знаю…
— Я привела их сюда, когда они были еще подростками. Им было ужасно скучно. Наверно, я привела их слишком рано.
— Не знаю, — ответил Берт, обойдя статую и приблизившись к Марион. — Если бы в городе, где я жил, был музей… Послушайте, а вы приходили сюда, когда вам было тринадцать лет?
— Да.
— Видите? — сказал он.
Его улыбка давала понять, что оба они были из той категории людей, к которой никогда не принадлежали Дороти или Эллен.
В комнату ворвались двое детей, следом за ними шли родители.
— Пойдемте дальше, — предложил Берт.
— Я…
— Сегодня воскресенье, — сказал он, — у вас не может быть срочных деловых свиданий. — Он улыбнулся приятной умиротворяющей улыбкой. — Я один, вы тоже одна. — Он мягко тронул ее локоть. — Пошли.
Обмениваясь мнениями, они обошли третий этаж и половину второго, потом спустились на первый этаж, прошли мимо сверкающих металлом и стеклом автомобилей, столь неуместных внутри помещения, и через стеклянные двери вышли в сад позади музея. Там они бродили от статуи к статуе, задерживаясь около каждой. Подошли к пышнотелой, вызывающе яркой женщине Майоля.
— В глаза бьет, — сказал Берт.
Марион улыбнулась.
— Знаете, — сказала она, — мне всегда делается немного неловко, когда смотрю на подобные статуи.
— Эта и меня немного смущает, — с улыбкой отозвался он. — Она не обнаженная натура, а голая женщина.
Оба засмеялись.
Осмотрев все статуи, они сели на скамейку у задней стены сада и закурили.
— У вас с Эллен ведь был серьезный роман?
— Да как сказать…
— А я думала…
— Мы не были официально помолвлены. И потом в университете роман воспринимают не так серьезно, как за его стенами.
Марион молча курила.
— У нас было очень много общего. Но в основном в чисто внешнем плане — одни и те же занятия, одни и те же знакомые… в общем, все, что касалось университетской жизни. Но я не думаю, что, закончив университет… мы бы поженились. — Он устремил взгляд на сигарету, которую держал в руке. — Я был привязан к Эллен. Мне она нравилась больше всех девушек, которых я когда-либо знал. Я очень горевал, когда она умерла. Но… не знаю… в ней, пожалуй, не было глубины. — Он помолчал и добавил: — Надеюсь, вы не обижены за нее.