— Значит, он не на обеде?
— Он дал мне строгое распоряжение…
«Тип» вздохнул. Перебросив свернутое пальто на левую руку, он взял со стола мисс Ричардсон листок бумаги из пачки, лежавшей рядом с телефоном. Положив его на большую синюю книгу, которую держал на согнутой левой руке, он вынул ручку мисс Ричардсон из ониксовой подставки и начал писать.
— Нет, вы только поглядите! — воскликнула мисс Ричардсон. — Каково!
Человек кончил писать, вернул ручку на место и подул на написанное. Потом свернул листок вчетверо и подал его мисс Ричардсон.
— Отдайте ему это, — сказал он. — Если вам нельзя входить, подсуньте под дверь.
Мисс Ричардсон глядела на него с негодованием. Потом спокойно развернула бумажку и прочитала ее содержимое.
— Дороти и Эллен?.. — смятенно спросила она.
Посетитель смотрел на нее безо всякого выражения.
Она поднялась со стула.
— Он распорядился не беспокоить его ни по какому поводу, — повторила она, как заклинание. — Как вас зовут?
— Отдайте ему записку, и все, дорогуша.
— Послушайте…
Он смотрел на нее серьезным взглядом, который совсем не вязался с его шутливым тоном. Мисс Ричардсон нахмурилась, еще раз взглянула на содержимое записки и, свернув листок, пошла к дубовой двери.
— Хорошо, — угрожающе сказала она, — но у вас все равно ничего не выйдет. Он распорядился…
Она осторожно постучала в дверь. Потом открыла ее и проскользнула в кабинет, держа перед собой записку как бы в качестве оправдания.
Через минуту она вышла из кабинета. На лице ее было разочарование.
— Заходите, — сказала она, придерживая дверь.
Посетитель бесцеремонно прошел мимо нее, закинув пальто на плечо и держа книгу под мышкой.
— Не вешайте нос, — прошептал он мисс Ричардсон.
Услышав тихий звук закрываемой двери, Лео Кингшип поднял глаза от листка бумаги, который держал перед собой. Он стоял за столом в одной рубашке — пиджак висел на спинке кресла позади него. Очки были сдвинуты на розовый лоб. Пробиваясь через жалюзи, солнце полосками освещало его плотную фигуру. Он с беспокойством вглядывался в человека, который шел по ковру к его столу.
— Ах, это вы, — сказал он, когда человек подошел к освещенному месту и Лео Кингшип смог его узнать. Он посмотрел на записку и скомкал ее. Тревога на его лице сменилась облегчением, а затем раздражением.
— Здравствуйте, мистер Кингшип, — сказал посетитель, протягивая руку.
Кингшип вяло пожал ее.
— Неудивительно, что вы не захотели назваться мисс Ричардсон.
Человек, улыбаясь, плюхнулся в кресло для посетителей, положив пальто и книгу на колени.
— Боюсь, что я забыл, как вас зовут, — сказал Кингшип. — Грант?
— Гант. — Посетитель непринужденно скрестил длинные ноги.
Кингшип остался стоять.
— Я очень занят, мистер Гант, — твердо сказал он, указывая на загроможденный бумагами стол. — Так что если эта «информация» о Дороти и Эллен, — он поднял скомканную бумажку, — состоит из тех же теорий, что вы развивали в Блю-Ривер…
— Частично так, — сказал Гант.
— Тогда, извините, я не хочу вас слушать.
— Я и так знаю, что не состою в списке наиболее уважаемых вами персон.
— Вы хотите сказать, что вы мне не нравитесь? Это не так. Вовсе нет. Я понимаю, что вы руководствуетесь наилучшими побуждениями, что вы прониклись симпатией к Эллен. В общем, вы приняли в этом деле юношески пылкое участие… Но это участие было направлено не в ту сторону и в результате причинило мне большую боль. Ну на что это похоже — вы врываетесь ко мне в номер гостиницы непосредственно после смерти Эллен… начинаете в такой момент ворошить прошлое… — Он просительно посмотрел на Ганта. — Неужели мне не хотелось бы верить, что Дороти не покончила жизнь самоубийством?
— Она и не покончила.
— А как же предсмертная записка? — устало спросил Кингшип. — Как объяснить записку?
— Несколько невнятных предложений, которые допускают несколько толкований. Или ее вынудили это написать обманом. — Гант наклонился вперед. — Дороти пошла в муниципалитет регистрировать брак. Эллен дала совершенно правильное толкование обстоятельствам дела; то, что ее убили, доказывает ее правоту.
— Ничего подобного, — отрезал Кингшип. — Между двумя убийствами нет никакой связи. Вы же слышали мнение полиции…
— Что в доме скрывался взломщик!
— А почему бы и нет? Почему не взломщик?
— Потому что я не верю в совпадения. Во всяком случае, совпадения такого рода.
— Это признак незрелости ума, мистер Гант.
Гант помолчал, потом твердо сказал:
— В обоих случаях это был один и тот же человек.
Кингшип устало оперся руками о стол, глядя на лежащие на нем бумаги.
— Зачем вам надо все это вытаскивать из забвения? — вздохнул он. — Зачем вы вмешиваетесь в дела посторонних людей? Что, по-вашему, я при этом чувствую?
Он спустил очки обратно на нос и стал перелистывать страницы гроссбуха.
— Прошу вас, уйдите.
Гант и не подумал вставать с кресла.
— Я приехал домой на каникулы. Мой дом в Уйат-Плейнс. Я не для того трясся час в поезде, чтобы повторять то, что уже сказал в марте.
— А для чего же? — опасливо спросил Кингшип.
— Я прочел статью в отделе светских новостей в сегодняшней «Нью-Йорк таймс»…
— Про мою дочь?
Гант кивнул. Потом вынул из нагрудного кармана пачку сигарет.
— Что вы знаете о Берте Корлиссе?
Кингшип смотрел на него молча.
— Что я о нем знаю? — медленно сказал он. — Он будет моим зятем. В каком смысле «знаю»?
— Вы знаете, что он ухаживал за Эллен?
— Разумеется. — Кингшип выпрямился. — Что вы имеете в виду?
— Это длинная история, — сказал Гант. Голубые глаза смотрели прямо и уверенно. Он указал на кресло Кингшипа. — И боюсь, что мое повествование не станет более убедительным, если вы будете стоять надо мной столбом.
Кингшип сел, но держался руками за край стола, словно готовый вскочить в любую минуту.
Гант зажег сигарету. Он молча посидел минуту, задумчиво глядя на сигарету и покусывая зубами нижнюю губу. Казалось, он ждал какого-то сигнала. Затем начал говорить — непринужденно и гладко, как привычный к большой аудитории диктор:
— Когда Эллен уехала из Колдвелла, она написала письмо Берту Корлиссу. Мне довелось прочитать это письмо, когда Эллен приехала в Блю-Ривер. Оно произвело на меня впечатление. В нем она описывала внешность человека, подозреваемого ею в убийстве, с которым я и сам, к сожалению, сходился приметами. — Он улыбнулся. — Я прочитал это письмо дважды, и, сами понимаете, весьма внимательно. В ту ночь, когда Эллен убили, Элдон Чессер, этот любитель неопровержимых улик, спросил меня, не роман ли у меня с Эллен. Это был, наверно, единственный конструктивный вопрос, который он задал в течение всей своей карьеры, потому что он навел меня на мысль о Корлиссе. Отчасти потому, что Эллен оказалась бог знает где в обществе вооруженного убийцы, отчасти потому, что она мне нравилась и мне было интересно, с кем у нее роман. Я думал об этом письме, которое хорошо помнил и которое было единственным источником информации о моем «сопернике» Корлиссе.