На следующий день она позвонила ему в полчетвертого.
– Миссис Вудхаус?
– Доктор Хилл?
– Да. Я вас поздравляю.
– Правда?
– Правда.
Она присела на кровать и улыбнулась. Правда, правда, правда!
– Вы меня слышите?
– Да, конечно! Что же я теперь должна делать?
– Очень немногое. Придете ко мне в следующем месяце. А пока купите таблетки нафталина и начинайте их принимать. По одной в день. Я вам пришлю бланки, и вы их заполните, это для больницы – лучше забронировать место с самого начала.
– А когда это произойдет?
– Если последний раз у вас были месячные двадцать первого сентября, то значит, вы родите двадцать восьмого июня.
– Еще так нескоро!..
– Да. И вот еще что: миссис Вудхаус, в лаборатории нужен еще один анализ крови. Вы не могли бы зайти туда завтра или в понедельник?
– Да, конечно. А для чего?
– Сестра взяла недостаточное количество.
– Но… я ведь правда беременна?
– Да, это они уже проверили, – сказал доктор Хилл. – Но надо провести и другие анализы – на сахар и так далее, а сестра не знала, и взяла мало крови. Не волнуйтесь. Вы беременны. Даю вам честное слово.
– Ну ладно. Я схожу туда завтра утром.
– Вы помните адрес?
– Да, у меня осталась карточка.
– Я перешлю вам бланки по почте, а ко мне приходите в последнюю неделю ноября.
Они договорились встретиться 23 ноября в час дня, и Розмари повесила трубку с таким чувством, что с ней что-то неладно. Сестра в лаборатории должна точно знать, что она делает, а та беспечность, с которой говорил об этом доктор Хилл, показалась ей напускной. Может быть, они боятся, что ошиблись? Перепутали пузырьки и, пробирки или не помнят, где чья кровь? А вдруг я не беременна? Но тогда бы доктор Хилл все сказал начистоту и не был бы так уверен в своих словах…
Розмари попыталась не думать об этом. Конечно, она беременна. Не может быть, чтобы месячные так сильно запаздывали. Она пошла на кухню, где висел календарь, и на следующем дне записала «лаборатория», а на 23 ноября «доктор Хилл, 13°°».
Êогда вернулся Ги, она молча подошла к нему и вложила ему в ладонь 25 центов. – А это за что? – удивился он, но сразу же вспомнил. – Боже мой, как это здорово, дорогая! Просто здорово! – Потом он взял ее за плечи и два раза поцеловал. Подумал и поцеловал третий раз.
– Правда? – спросила она.
– Просто отлично. Я так счастлив!..
– Папочка.
– Мамочка.
– Послушай, Ги. – Она сразу стала серьезной. – Пусть это будет для нас началом новой жизни. Будем откровенны Друг с другом. Ты был очень занят из-за своей новой роли и работы на телевидении… Я не говорю, что ты был совсем не прав; конечно, с твоей стороны было бы неразумно вести себя по-другому. Но именно из-за этого я и поехала на дачу. Чтобы разобраться, что же все-таки между нами происходит. И вот что я поняла: мы недостаточно откровенны. Но не только ты, и я тоже. Я так же виновата, как и ты.
– Это верно, – согласился Ги, все еще держа ее за плечи, и посмотрел ей прямо в глаза. – Это верно. Я тоже это почувствовал. Может быть, конечно, не так сильно, как ты. По-моему, я чертовски эгоистичен, Ро. И в этом вся беда. Наверное, это из-за того, что у меня такая идиотская профессия. Но ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Ро. Правда люблю. Теперь я попытаюсь быть проще, в самом деле, клянусь Богом. Я буду откровенным, как…
– Но я тоже не меньше виновата…
– Чепуха. Виноват я. Только я и мой эгоизм. Но ты меня простишь, ладно? Я постараюсь исправиться.
– Ох, Ги!.. – Розмари почувствовала угрызения совести, прилив нежности и готова была сразу же все забыть. Они поцеловались.
– Так и должны вести себя настоящие родители, – улыбнулся Ги.
Розмари засмеялась, и на глазах у нее заблестели слезы.
– Послушай, дорогая, знаешь, что я хочу сделать?
– Что?
– Рассказать об этом Минни и Роману. – Он предупреждающе поднял руку. – Знаю-знаю, мы должны хранить глубокую тайну. Но я говорил им, что у нас, может быть, все скоро получится, и они тоже переживают. А они ведь такие старенькие, – Ги печально развел руками. – И если мы будем откладывать, то они, возможно, так никогда и не узнают…
– Ну, расскажи, – улыбнулась Розмари. Она была согласна сейчас на все.
Ги поцеловал ее в нос.
– Вернусь через две минуты, – сказал он и бросился к двери.
Наблюдая за ним, Розмари поняла, что Минни и Роман стали ему очень близки. Это и не удивительно: его мать была очень занятой женщиной, а ни один из ее мужей так и не заменил ему по-настоящему отца. Кастиветы же были необходимы ему вместо родителей, даже если он сам этого не осознавал. И Розмари решила в дальнейшем думать о них получше.
Она прошла в ванную, умылась холодной водой, причесалась и подкрасила губы.
– А ведь ты беременная, – сказала она своему отражению в зеркале. (Но надо еще сдать анализ крови. Для чего?..) Когда она вышла в коридор, все уже стояли у входной двери: Минни в домашнем платье, Ром? – н с бутылкой в руках и Ги позади них, довольный и покрасневший.
– Вот это я называю «радостные вести»! – Минни подошла к Розмари, взяла ее за плечи и громко чмокнула в щеку. – Поздра-в-ля-ем!
– Всего тебе наилучшего, Розмари, – сказал Роман и поцеловал ее в другую щеку. – Мы так рады, что и сказать нельзя. У нас, правда, не оказалось под рукой шампанского, но я думаю, что по такому случаю мы можем выпить бутылочку «Сен-Джульена» 1961 года.
Розмари поблагодарила их.
– Когда же он родится? – спросила Минни.
– 28 июня.
– Теперь у тебя будет много забот, – сказала Минни.
– Мы будем вместо тебя ходить в магазин, – объявил Роман.
– Не надо, – пыталась отговориться Розмари. Ги принес стаканы и штопор, и они с Романом занялись откупориванием бутылки. Минни взяла Розмари под локоть, и они вместе прошли в гостиную.
– Послушай, дорогая, – начала Минни. – У тебя хороший врач?
– Да, очень хороший.
– Дело в том, что один из самых известных гинекологов Нью-Йорка – наш старый знакомый. Это Эйб Сапирштейн, еврей, он обследует женщин из медицинского профсоюза, но может понаблюдать и тебя, если мы его обетом попросим. И для нас он это сделает подешевле, так что вы еще сэкономите деньги.
– Эйб Сапирштейн? – переспросил Роман из коридора. – Он один из лучших врачей во всей стране! Ты должна была слышать о Нем. – Я слышал, – сказал Ги. – Он действительно очень известный.