— Как! Я во всем признался? Что такое?
— Да, вы признались, что вели переписку с Бискарро.
— Помилуйте, я всего-то получил от него два письма и написал ему одно.
— Вы сознались, что хранили его деньги.
— Вот они, сударь. Я получил для передачи ему только четыре тысячи ливров и готов отдать их вам.
— Господин сборщик, — сказал Ковиньяк, — покажите ваш патент, сосчитайте деньги и выдайте расписку от имени его величества.
Барраба показал прокурору патент сборщика податей, но тот, не желая оскорбить его, отстранил бумагу рукой.
— Теперь, — сказал Ковиньяк, пока Барраба, чтобы не было ошибки, пересчитывал деньги, — теперь вы должны следовать за мной.
— За вами?
— Да, ведь я вам уже сказал, что вас подозревают.
— Но клянусь вам, что я самый верный слуга короля!
— Да ведь мало ли что можно говорить, и вы очень хорошо знаете, что в суде требуются не слова, а доказательства.
— Могу дать и доказательства.
— Какие?
— Всю мою прежнюю жизнь.
— Этого мало: нужна гарантия на будущее.
— Скажите, что я должен сделать? Я сделаю…
— Вы бы могли доказать вашу преданность королю самым несомненным образом.
— Как же?
— Теперь, здесь, в Орлеане, один капитан, друг мой, набирает роту для его величества.
— Так что же?
— Вступите в эту роту.
— Помилуйте! Я прокурор…
— Королю очень нужны прокуроры, потому что дела чрезвычайно запутаны.
— Я охотно пошел бы на службу, но моя контора?
— Поручите ее вашим писцам.
— Невозможно, кто же за меня будет подписывать?
— Извините, милостивые государи, если я вмешаюсь в ваш разговор, — сказал Барраба.
— Помилуйте, извольте говорить! — вскричал прокурор. — Сделайте одолжение, говорите!
— Мне кажется, что вы будете преплохой солдат…
— Да, сударь, вы правы. Очень плохой, — подтвердил прокурор.
— Если бы господин прокурор, — продолжал Барраба, — предоставил вашему другу, а точнее королю…
— Что, сударь? Что я могу предоставить королю?
— Этих двух писцов.
— Очень рад! Чрезвычайно рад! — закричал прокурор. — Пусть друг ваш возьмет их обоих, я охотно отдаю вам их, они премилые мальчики.
— Один из них показался мне ребенком.
— Ему уже пятнадцать лет, сударь, да, пятнадцать лет! И притом он удивительно хорошо играет на барабане! Поди сюда, Фрикотен!
Ковиньяк махнул рукой, показывая, что желает оставить Фрикотена на прежнем месте.
— А другой? — спросил он.
— Другому восемнадцать лет, сударь, рост пять футов шесть дюймов. Он хотел быть церковным сторожем и, стало быть, умеет уже владеть алебардой. Поди сюда, Шалюмо.
— Но он же, мне кажется, ужасно косоглаз, — заметил Ковиньяк, — повторяя прежний жест.
— Тем лучше, сударь, тем лучше. Вы будете ставить его на передовые посты, и он будет разом смотреть направо и налево, между тем как другие видят только прямо.
— Это очень выгодно, согласен, но вы понимаете, теперь казна истощена, тяжбы пушечные стоят дороже, чем бумажные. Король не может принять на себя обмундирование этих двух молодцов; довольно того, что казна их обучит и будет содержать.
— Сударь, — сказал прокурор, — если только это нужно для доказательства моей преданности королю… так я решусь на пожертвование.
Ковиньяк и Барраба перемигнулись.
— Что думаете вы, господин сборщик? — спросил Ковиньяк.
— Кажется мне, что господин прокурор действует искренне, — ответил Барраба.
— И стало быть, это следует принять во внимание. Дайте ему расписку на пятьсот ливров.
— Пятьсот ливров!
— Расписку с объяснением, что эти деньги пожертвованы господином прокурором метром Работеном на обмундирование двух солдат, которых он предоставляет королю в дар из усердия и преданности его величеству.
— По крайней мере, после такого пожертвования, сударь, оставят ли меня в покое?
— Думаю.
— Меня не станут беспокоить?
— Надеюсь.
— А если, вопреки всякой справедливости, меня станут преследовать?
— Тогда вы сошлетесь на меня. Но ваши писцы согласятся ли идти в солдаты?
— Будут очень рады.
— Вы уверены?
— Да, однако ж лучше бы не говорить им…
— О чести, которая им предстоит?
— Это было бы благоразумнее.
— Так что же делать?
— Очень просто: я отошлю их к вашему другу. Как зовут его?
— Капитан Ковиньяк.
— Я отошлю их к вашему другу капитану Ковиньяку под каким-нибудь предлогом. Лучше было бы, если б я мог послать их за город, чтобы не случилось какого-нибудь шума.
— Да, чтобы жители Орлеана не вознамерились высечь вас розгами, как сделал в древности Камилл с тем школьным учителем.
— Так я пошлю их за город.
— На большую орлеанскую дорогу, к примеру.
— В ближайшую гостиницу.
— Хорошо, они встретят там капитана Ковиньяка, он предложит им по стакану вина — они согласятся, он предложит выпить за здоровье короля — они выпьют, и вот они солдаты.
— Бесподобно, теперь надобно позвать их.
Прокурор позвал обоих писцов.
Фрикотен был маленький плут едва четырех футов роста, коренастый, живой и смышленый. Шалюмо был высокий дурак, тонкий, как спаржа, и красный, как морковь.
— Господа, — сказал им Ковиньяк, — прокурор ваш дает вам тайное и важное поручение: завтра утром вы поедете в первую гостиницу по дороге из Орлеана в Блуа и возьмете там бумаги, относящиеся к тяжбе капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко; прокурор даст каждому из вас по двадцати пяти ливров в награду.
Доверчивый Фрикотен подпрыгнул от радости. Шалюмо — он был поосторожнее товарища — взглянул на прокурора и на Ковиньяка с выражением крайней недоверчивости.
— Позвольте, — сказал прокурор, — погодите, я еще не обещал этих пятидесяти ливров.
— А эту сумму, — продолжал Ковиньяк, — прокурор получит от процесса капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко.
Метр Рабоден опустил голову, он был пойман: следовало или повиноваться, или идти в тюрьму.
— Идет, — сказал он, — я согласен, но надеюсь, что в обмен вы дадите мне расписку.