— Они забыли отпереть их, вероятно, от изумления и восторга, потому что не ожидали августейшего посещения, — осмелился сказать какой-то льстец.
— О таких вещах не забывают сударь, — возразил маршал.
Потом обернулся к королю и королеве и прибавил:
— Позволите ли предложить совет вашим величествам?
— Какой, маршал?
— Вашим величествам следует отъехать шагов на пятьсот с Гито и с гвардейцами, пока я с мушкетерами и шеволежерами произведу рекогносцировку.
Королева отвечала только одним словом.
— Вперед! — закричала она. — И мы увидим, посмеют ли они не впустить нас!
Юный король в восторге пришпорил лошадь и проскакал шагов двадцать.
Маршал и Гито бросились за ним и догнали его.
— Прохода нет!.. — закричал часовой, сохраняя прежнюю непреклонную позицию.
— Ведь это король! — закричали придворные.
— Назад!.. — крикнул часовой с угрозой.
В то же время из за парапета показались шляпы и мушкеты солдат, которые охраняли это первое укрепление.
Окрик часового и появление солдат было встречено долгим перешептыванием. Маршал схватил под уздцы лошадь короля и повернул ее, в то же время он приказал кучеру королевы отъехать подальше. Оскорбленные величества удалились шагов на тысячу от первых ретраншементов; свита тем временем разлетелась, как разлетаются птицы после первого выстрела охотника.
Тут маршал де Ла Мельере, взяв команду в свои руки оставил человек пятьдесят для охраны короля и королевы, а с остальными приблизился к укреплению.
Когда он подошел шагов на сто, часовой, начавший ходить спокойным и мерным шагом, опять остановился.
— Возьмите трубача, привяжите платок на шпагу, Гито, — приказал маршал, — ступайте, требуйте, чтобы дерзкий комендант сдался.
Гито повиновался и под прикрытием белого флага, который во всех странах обеспечивает безопасность парламентеров, подошел к ретраншементу.
— Кто идет? — закричал часовой.
— Парламентер! — отвечал Гито, размахивая платком на шпаге.
— Впустить! — закричал человек, которого мы уже видели на крепостной стене. Он прошел на передовое укрепление, вероятно, каким-нибудь скрытым путем.
Ворота отворились, мост опустился.
— Что вам угодно? — спросил офицер, ждавший в воротах.
— Хочу переговорить с комендантом, — отвечал Гито.
— Я здесь, — отвечал все тот же человек, которого мы видели уже дважды: в первый раз на крепостной стене, во второй на парапете ретраншемента.
Гито заметил, что этот человек очень бледен, но спокоен и учтив.
— Вы комендант Вера? — спросил Гито.
— Я, сударь.
— И вы отказываетесь отпереть ворота вашей крепости королю и королеве-регентше?
— К величайшему моему прискорбию.
— Чего же вы хотите?
— Освобождения принцев, заключение которых разрушает и печалит всю Францию.
— Его величество не вступает в переговоры с подданными.
— Увы, мы это знаем, сударь, потому мы готовы умереть, зная, что умираем на службе короля, хотя выглядит это так, будто мы вступаем с ним в войну.
— Хорошо, — отвечал Гито, — вот все, что мы хотим знать.
И, поклонившись коменданту довольно сухо, на что комендант отвечал ему самым любезным поклоном, он удалился.
На бастионе никто не пошевелился.
Гито воротился к маршалу и передал ему результат переговоров.
Маршал указал ка селение Изон.
— Отправить туда галопом пятьдесят человек, — сказал он, — пусть заберут там все лестницы, какие найдутся, но как можно скорее.
Пятьдесят человек поскакали во весь опор и тотчас достигли селения, потому что оно находилось недалеко.
— Теперь, господа, — сказал маршал, — вы должны спешиться. Одна половина из вас с мушкетами будет прикрывать осаждающих, другая пойдет на приступ.
Приказание было встречено радостными криками; гвардейцы, мушкетеры и шеволежеры тотчас сошли с лошадей и зарядили ружья.
В это время возвратились посланные и привезли двадцать лестниц.
На бастионе все было спокойно; часовой прохаживался взад и вперед, а из-за парапета выглядывали концы мушкетов и углы шляп.
Королевская гвардия двинулась вперед под личным предводительством маршала. Его отряд состоял из четырехсот человек; половина их по приказанию маршала должна была идти на приступ, а другая — поддерживать штурмующих огнем.
Король, королева и свита издали с беспокойством следили за движениями маленького отряда. Даже королева, казалось, утратила всю свою уверенность; чтобы лучше видеть, она велела повернуть карету и поставить ее боком к крепости.
Осаждающие едва прошли двадцать шагов, как раздался громкий окрик часового;
— Кто идет?
— Не отвечайте ему, — сказал де Ла Мельере. — Вперед!
— Кто вдет? — закричал часовой во второй раз, взводя курок.
— Кто идет? — повторил он в третий раз.
И прицелился.
— Стреляй в этого бездельника! — приказал де Ла Мельере.
В ту же минуту град пуль посыпался из рядов королевских солдат. Часовой пошатнулся, выпустил из рук мушкет, который покатился в ров, и упал, громко закричав:
— Тревога! К оружию!
Пушечный выстрел продолжил боевые действия. Ядро просвистело над первым рядом солдат, попало во второй и третий, опрокинуло четверых солдат и рикошетом убило одну из лошадей, запряженных в карету.
Продолжительный крик ужаса раздался в группе, которая охраняла их величества. Король, увлеченный общим движением, подался назад. Анна Австрийская едва не упала в обморок от бешенства, а Мазарини — от страха. Отрезали постромки убитой лошади и лошадей уцелевших, потому что они начинали беситься от испуга и могли разбить карету. Восемь или десять гвардейцев оттащили экипаж на такое место, куда не могли долететь ядра.
Между тем комендант открыл батарею из шести орудий.
Когда маршал де Ла Мельере увидел эту батарею, которая могла в несколько секунд истребить все три его роты, он понял, что бесполезно продолжать атаку, и велел бить отбой.
В ту минуту как королевский отрад начал отступать, стрельба из крепости прекратилась.
Маршал вернулся к королеве и предложил ей выбрать для главной квартиры какое-нибудь место в окрестностях.
Королева увидела на другой стороне Дордони маленький уединенный домик, едва видный из-за деревьев и очень похожий на небольшой замок.
— Узнайте, — сказала она Гито, — кому принадлежит этот дом, и попросите в нем гостеприимства для меня.