Гито тотчас поскакал, переправился через реку на пароме изонского перевозчика и скоро вернулся к королеве с сообщением, что в доме никто не живет, кроме управляющего, который отвечал, что здание принадлежит герцогу д’Эпернону и потому предоставляется в полное распоряжение ее величества.

— Так поедем, — сказала королева. — Но где же король?

Позвали маленького Людовика XIV, который стоял в стороне. Хотя он старался скрыть слезы, однако видно было, что он плакал.

— Что с вами, государь? — спросила королева.

— Ничего, ваше величество! — отвечал он. — Но когда я буду королем… горе тому, кто оскорбит меня!

— Как зовут коменданта? — спросила королева.

Никто не отвечал. Никто не знал, как его зовут.

Спросили у перевозчика. Он отвечал, что коменданта зовут Ришоном.

— Хорошо, — сказала королева, — я не забуду этого имени.

— И я тоже, — прибавил юный король.

XV

Около ста человек из королевской гвардии переправились через Дордонь вместе с их величествами. Прочие остались с маршалом де Ла Мельере, который, решившись осаждать Вер, ждал прибытия армии.

Едва королева успела расположиться в домике, который она нашла гораздо более удобным, чем ожидала (вспомним, какой роскошью окружила себя Нанон), как явился Гито и доложил, что какой-то капитан ради весьма важного дела просит чести дать ему аудиенцию.

— Как его зовут? — спросила королева.

— Капитан Ковиньяк, ваше величество.

— Он в моей армии?

— Не думаю.

— Так справьтесь, и если он не на моей службе, то скажите, что я не могу принять его.

— Прошу позволения не быть согласным в этом случае с вашим величеством, — сказал Мазарини, — но мне кажется, если он не из вашей армии, то именно потому следует принять его.

— Для чего?

— А вот для чего: если он из армии вашего величества и просит аудиенции у королевы, то он, наверно, предан вам. Напротив, если он из непрятельской армии, то, может быть, изменник. А в теперешнем положении, ваше величество, нельзя пренебрегать изменниками, потому что они могут быть очень полезны.

— Так велите ему войти, — сказала королева, — если таково мнение кардинала.

Капитана тотчас ввели. Он вошел с непринужденностью и даже развязностью, которые удивили королеву, привыкшую производить на окружающих совершенно иное впечатление.

Она осмотрела Ковиньяка с головы до ног, но он бесстрашно выдержал королевский взгляд.

— Кто вы, сударь? — спросила королева.

— Капитан Ковиньяк, — отвечал вошедший.

— Кому вы служите?

— Вашему величеству, если позволите.

— Позволю ли я? Разумеется, позволю. Впрочем, разве есть во Франции какая-нибудь другая служба? Разве во Франции две королевы?

— Разумеется, нет, ваше величество; во Франции есть только одна королева — та, к стопам которой я имею счастье в эту минуту принести всю свою нижайшую преданность. Но есть два мнения, по крайней мере, так показалось мне…

— Что вы хотите сказать? — спросила Анна Австрийская, нахмурив брови.

— Хочу сказать вашему величеству, что я прогуливался здесь в окрестностях на холме, с которого видна вся округа, и любовался пейзажем, который, как вы сами, вероятно, заметили, очень живописен, — когда показалось мне, что комендант Ришон принимает вас не с должным почтением. Это убедило меня в одном обстоятельстве, о котором я уже догадывался, то есть что во Франции два мнения: роялистское и еще другое. Ришон, кажется, придерживается другого.

Лицо Анны Австрийской омрачилось еще больше.

— А, так вот что вам показалось! — сказала она.

— Точно так, ваше величество, — отвечал Ковиньяк с самым искренним простодушием. — Сверх того, мне показалось еще, будто бы пушечное ядро было выпущено из крепости и попало в лошадей вашей кареты.

— Довольно… Неужели, сударь, вы просили у меня аудиенции только для того, чтобы рассказывать мне о ваших нелепых наблюдениях?

«А ты невежлива, — подумал Ковиньяк, — так ты заплатишь мне дороже».

— Нет, ваше величество, — проговорил он вслух. — Я просил аудиенции, желая сказать, что вы великая королева и что мое восхищение вами ни с чем не может сравниться.

— В самом деле? — сказала королева сухо.

— Уважая это величие и, следовательно, восхищаясь им, я решился полностью посвятить себя вашей службе.

— Благодарю, — отвечала королева с иронией. Потом повернулась к Гито и прибавила:

— Вывести этого болтуна!

— Извините, ваше величество, — вставил тут Ковиньяк, — не нужно выгонять меня, я уйду и сам, но если я уйду, вы не возьмете Вер.

И Ковиньяк, очень ловко поклонившись королеве, повернулся и пошел к дверям.

— Ваше величество, — сказал Мазарини потихоньку, — мне кажется, вы напрасно выгоняете этого молодца.

— Вернитесь, — сказала королева Ковиньяку, — и говорите: хотя ваши манеры очень странны, но вы забавляете меня.

— Вы слишком милостивы, ваше величество, — отвечал Ковиньяк, кланяясь.

— Так что говорили вы о Вере?

— Если вашему величеству, как я ясно заметил сегодня утром, непременно угодно быть в Вере, то я долгом почту ввести вас туда.

— Каким образом?

— В Вере полтораста человек принадлежат мне.

— Вам?

— Да, мне.

— Что это значит?

— Я уступаю их вашему величеству.

— А потом?

— Что будет потом?

— Да.

— Потом, мне кажется, только дьявол может помешать полутора сотням таких привратников открыть для вашего величества одни-единственные ворота.

Королева улыбнулась.

— Негодяй не глуп, — заметила она.

Ковиньяк, вероятно, угадал комплимент, потому что поклонился во второй раз.

— И сколько вы за них хотите, сударь? — спросила она.

— О, Боже мой, ваше величество! По пятьсот ливров за каждого привратника, я сам так платил им.

— Вы их получите.

— А мне что же?

— А, так вы еще просите что-то для себя?

— Я гордился бы чином, полученным от щедрот вашего величества.

— И какой чин вы желаете?

— Хоть коменданта в Броне. Мне всегда хотелось быть комендантом.

— Согласна.

— В таком случае дело улажено, кроме одной маленькой формальности.