— Нет; мне захотелось снова повидаться с вами.
— Это весьма мило с вашей стороны… Но ведь не только ради того, чтобы меня лицезреть, вам захотелось повидаться со мной?
— Нет… Я все прочел.
— Все, до самого конца?
— До последней фразы, до этих слов: «О, кто бы мог подумать, что однажды одного из этих ангелочков назовут Каином?»
— И что же?
— Как что? Я хочу знать, что стало с Уильямом Джоном и Джоном Уильямом.
— Но я-то ничего не знаю об этом!
— Как это вы ничего об этом не знаете?
— Ни единого слова!
— О! Вот это да!
— Разве я не рассказывал вам, каким образом письма доктора Бемрода оказались у меня?
— Рассказывали, конечно.
— Так вот, я знаю об истории пастора Бемрода все то, о чем он писал доктору Петрусу Барлоу, и ни слова больше… Последующие события произошли, как я думаю, в других местах: в Ливерпуле, в Милфорде, даже в Америке.
— В таком случае как мне быть с финалом романа?
— Поступить точно так же, как вы поступили, чтобы начать его; посетите места, где происходили события; опросите людей, которые по рассказам могли бы что-то знать о них.
— Но, черт побери, не могу же я добраться до самой Америки ради того, чтобы узнать продолжение вашей истории: я предпочел бы сочинить ее сам.
— Это крайнее средство, которое всегда будет в вашем распоряжении, и в любом случае вы успеете прибегнуть к нему.
— И у вас не найдется для меня никаких сведений, необходимых для дальнейших разысканий?
— Никаких… Я лично непричастен к этой истории — точно так же, как вы сами; по воле случая первая половина ее попала в мои руки, вот и все. Я даю ее вам и больше ничего не могу сделать. Берете ли вы ее?
— Конечно же, беру! Однако, простите меня, я спешу уехать.
Пастор извлек из кармана часы.
— Сейчас полвосьмого, — сказал он. — Поезд отправляется в Чидл ровно в девять; у вас есть еще время позавтракать и отправиться этим девятичасовым поездом.
— В таком случае возвращаемся… Впрочем, погодите.
— В чем дело?
— Я должен поставить свои условия.
— Какие условия?
— Вы не можете вот так просто-напросто отдать мне в качестве подарка шесть томов.
— А почему бы нет?
— Нет… я вам не предлагаю деньги, хотя это было бы куда проще; но ведь, в конце концов, вы хотите же чего-нибудь.
— Вы же видели мою жену и моих детей; как вы думаете, чего мне еще желать?
— Но, быть может, чего-нибудь желает ваша супруга?
— Да, тут вы правы: у нее есть одно желание.
— Черт возьми! Надо быть построже!.. Буду ли я достаточно богат и могуществен, чтобы найти то, что не смог ей дать муж?
— О, да успокойтесь: речь идет всего-навсего о… Не собираетесь ли вы вскоре поехать в Италию?
— Я постоянно езжу туда, в Италию; правда, я вас предупреждаю, если вас интересуют индульгенции, то я в довольно плохих отношениях с новым папой.
— Нет, нет, в качестве протестантского пастора я нисколько не верю в эту область римско-католической коммерции.
— Что же тогда?
— Речь идет о соломенной шляпке из Флоренции.
— О, это я охотно беру на себя: у госпожи Ренье будет самая красивая шляпка из Тосканы.
— Тсс! Говорите тише: жена рядом!
— Понимаю, вы хотите сделать ей сюрприз.
— Нет, не в этом дело.
— В таком случае я не понимаю.
— Вы все равно забудете обещание!
— Господа, прошу к столу! — рискнула произнести эти четыре слова по-французски наша хозяйка.
Я завтракал, не отрывая глаз от настенных часов. В четверть девятого я встал из-за стола.
— Дорогой мой хозяин, вы француз, — обратился я к пастору, — и, как француз, вы, наверное, знаете самую старую из наших пословиц, восходящую к королю Дагоберу: «Нет такой приятной компании…»
— О, от нашей вы еще не избавлены!
— Как это понять?
— Мы проводим вас до Чидла и распрощаемся с вами только у вагона.
И он показал мне небольшую крытую коляску, стоявшую у ворот.
— Браво! Вот это то, что называется гостеприимством!
— Нет, это то, что называется жизнью. Мы, протестантские пасторы, не похожи на ваших католических кюре, которые подвергают себя все новым и новым лишениям, неустанно умерщвляя плоть; мы рассматриваем жизнь не как уступку, а как дар Господа: согласно нашей вере, даруя жизнь, Господь говорит нам: «Я даю вам то, прекраснее чего в мире нет; сотворите из нее нечто самое сладостное». И поэтому мы принимаем всякое удовольствие, которое Господь посылает нам на нашем пути, словно своего ангела, и, вместо того чтобы отгонять его нашей скорбной и надменной миной, мы стараемся приучить его к нашей земной атмосфере всяческими ласками и предупредительностью. Так, к примеру, увидев сегодня утром, что стоит отличная погода, я подготовил эту поездку: это был способ видеть вас как можно дольше и подарить жене и детям полдня свежего воздуха, солнца и цветов.
— Господин Ренье, вы так хорошо понимаете жизнь, что должны глубоко понимать и смерть. Счастливы те, кому вы помогаете жить! Тем более счастливы те, кому вы помогаете встретить смерть!
Я бросил взгляд на настенные часы.
— В нашем распоряжении тридцать пять минут, — предупредил я хозяина.
— Это на пять минут больше, чем нам необходимо… Хорошо, идемте!
— А мой чемодан?
— Он в коляске.
— А рукопись?
— Она в вашем чемодане.
— Так идемте же! Как вы только что сами выразились, вы человек, которому свойственны предупредительность и ласковость, и меня уже не удивляет, что счастье не покидает вас.
Мы сели в коляску и поехали.
Через полчаса мы были на станции.
В тот самый миг, когда мы ступили на землю, локомотив своим долгим пронзительным свистом предупредил о своем прибытии ожидавших его пассажиров.
И правда, поезд появился на повороте, стремительно; приближаясь к станции и покачивая огромным султаном дыма.
— Ну же! — произнес мой хозяин. — Поцелуйте мою жену и моих детей, пожмите мне руку и скажите нам: «Прощайте!»
— Почему же «Прощайте»?
— Потому что я не осмеливаюсь обратиться к вам с просьбой сказать нам «До свидания!».