— Вы о чем?
— Не делайте этого.
— Чего именно?
— Не убивайте их.
— Поздновато передумали, — усмехнулся Хаузер.
— Ради Бога, не надо. Приказываю вам не трогать их! Разберемся как-нибудь иначе.
Но связь уже оборвалась. Послышался шорох. Скиба повернул мокрое от пота лицо. На пороге стоял его сын. Он был в свободной пижаме, светлые волосы торчали во все стороны, в руке он держал кларнет.
— Кого не убивать, папа?
В тот вечер Бораби порадовал их обедом из трех блюд: на первое рыбный суп, на второе мясо, приправленное крохотными вареными яйцами с птичьими зародышами внутри, и на десерт — фруктовый салат. Он заставлял их есть, пока всем чуть не стало плохо. Когда последнее блюдо исчезло в желудках, из карманов появились трубки, и табачный дым повел борьбу с налетевшими в сумерках насекомыми. Небо было чистым, из-за темного силуэта Серро-Асуль вставала горбатая луна. Трое братьев и Сэлли сидели полукругом у костра и ждали, когда заговорит Бораби. Несколько минут индеец молча курил, затем отложил трубку и, задержав подолгу на каждом взгляд, обвел глазами всю компанию. Затянули песню ночные лягушки, и их голоса влились в хор других голосов — таинственных криков, уханья, писков и хлопанья крыльями.
— Что ж, братья, — произнес Бораби и помолчал. — Начну свою историю с самого начала — за год до того, как родился сам. В тот год белый человек в одиночку поднялся по реке и перешел через горы. В деревню тара он попал полумертвым. До него там ни разу не видели белого. Его внесли в хижину, накормили, вернули к жизни. Белый человек жил с тара, учился говорить на нашем языке. Его спросили, зачем он пришел. Он сказал: чтобы найти Белый город, который мы называем Сукиа-Тара. Это город наших предков. Теперь мы приходим в него только для того, чтобы хоронить мертвецов. Его отвели в Сукиа-Тара. Тогда никто не знал, что он намеревался обокрасть город… Вскоре белый человек взял себе женщину из тара.
— Еще бы, — хмыкнул Филипп. — Разве отец упустит возможность поамурничать?
Индеец осадил его взглядом.
— Брат, кто из нас рассказывать историю: ты или я?
— Хорошо, хорошо, продолжай, — махнул рукой Филипп.
— Я уже сказать, что белый человек взял женщину из тара. Эта женщина — моя мать.
— Он женился на твоей матери? — вытаращил глаза Том.
— А как же иначе? Поэтому мы с вами братья.
Когда слова Бораби дошли до сознания Тома, он потерял дар речи. Том во все глаза смотрел на индейца, будто увидел его впервые. Взгляд скользил по раскрашенному лицу, татуировкам, подпиленным кончикам зубов, гирькам вушах, но вместе с тем подмечал зеленые глаза, высокий лоб, упрямую складку у рта, четкую линию скул.
— Господи, — пробормотал он.
— Что? — переспросил Вернон. — Том, что такое?
Том повернулся к Филиппу. Тот был поражен не меньше его. И, не спуская с Бораби глаз, медленно поднимался на ноги. Индеец снова заговорил:
— После того как папа жениться на маме, она родила меня и назвала как отца.
— Бораби, — пробормотал Филипп. И добавил: — Бродбент. Все надолго замолчали.
— Вы что, не понимаете? Бораби и Бродбент — одинаковые имена.
— Ты утверждаешь, что ты наш брат? — Смысл сказанного стал наконец доходить и до Вернона.
Ему никто не ответил.
Филипп подошел к индейцу, наклонился и, приблизившись вплотную, принялся разглядывать, словно перед ним был забавный уродец. Бораби вынул трубку изо рта и нервно спросил:
— Что, брат, увидел привидение?
— В каком-то смысле да. — Индеец сидел не шевелясь.
— Господи, — прошептал Филипп. — Ты наш брат. Причем старший. Оказывается, я не первенец, но никогда об этом не знал.
— Я и говорю: мы все братья. Что вы подумали, когда я сказать «мы братья»? Думали, я шутить?
— Мы решили, что ты говорил не буквально, — пробормотал Том.
— В таком случае зачем я спасать ваши жизни?
— Мы не понимали. Нам показалось, что ты святой.
— Я святой? — рассмеялся индеец. — Какой ты забавный, брат! Мы все братья. У нас один отец. Я Бораби. Вы Бораби! — Он стукнул себя в грудь.
— Наша фамилия Бродбент, — поправил его Филипп.
— Бродбейн… я плохо говорить. Но вы меня понимать. Я так долго был Бораби. Пусть и останусь Бораби.
Внезапно к небесам взлетел смех Сэлли. Девушка вскочила на ноги и обошла костер.
— Мало нам было троих Бродбентов. Появился четвертый. Заполонили весь мир.
До Вернона в последнюю очередь дошло, кем приходится им индеец, но к первому вернулось присутствие духа. Он поднялся и подошел к Бораби.
— Рад приветствовать тебя в качестве брата! — Он заключил индейца в объятия, а тот, немного удивленный, ответил по обычаю тара.
Когда Вернон отступил в сторону, к Бораби подошел Том и протянул руку.
— Что-то не так с рукой? — недоуменно спросил индеец. «Он — мой брат, но не знает даже, что такое рукопожатие», — подумал Том. С улыбкой обнял индейца и, как и Вернон, удостоился ритуального приветствия. Том отошел, снова присмотрелся к Бораби и на этот раз увидел в его лице свое отражение. Свое, отца и братьев.
Наконец очередь дошла и до Филиппа. Он тоже протянул индейцу руку.
— Я не любитель целоваться и обниматься. Мы, гринго, здороваемся друг с другом вот так. Я тебя научу. Протяни руку. — Он от души стиснул индейцу ладонь. А когда отпустил, Бораби уставился на руку, словно ожидал увидеть, что ему переломали все пальцы. — Добро пожаловать в наш клуб. Клуб затраханных в доску сынков Максвелла Бродбента. Список членов растет не по дням, а по часам.
— Что такое затраханный в доску клуб? — спросил индеец.
— Не бери в голову, — махнул рукой Филипп. Последней к Бораби подошла Сэлли и тоже обняла.
— Я тут единственная, слава Богу, не из Бродбентов, — улыбнулась она.
Все снова расселись вокруг костра и смущенно замолчали.
— Подумать только, какое воссоединение семьи, — изумленно покачал головой Филипп. — Наш дорогой папаша даже после смерти преподносит нам сюрпризы.
— Именно это я и хотел вам сообщить, — заговорил Бораби. — Наш отец не умер.
Наступила ночь, но ничто не изменилось в глубине гробницы, куда уже тысячу лет не проникал дневной свет. Марк Хаузер шагнул через проделанную дыру в недра пирамиды и вдохнул пыль веков. Как ни странно, воздух оказался свежим и без неприятных запахов — никаких признаков гниения и разложения. Хаузер повел лучом мощного галогенового фонаря, и втемноте вспыхнули золото и нефрит вперемешку с пылью и коричневыми костями. На богато украшенном письменами погребальном постаменте покоился мертвец.