Марк Хаузер ждал, наслаждаясь приятными лучами утреннего солнца и лаская пальцем грубоватый спусковой крючок автомата «стейр». Он знал оружие не хуже собственного тела и без него чувствовал себя не в своей тарелке. Металлический ствол согрелся от постоянного прикосновения, а годами отполированный его ладонями пластиковый приклад был гладким, словно женское бедро.
Хаузер удобно устроился в выемке скалы у спускавшейся вниз тропы. Со своего наблюдательного поста он не видел Бродбентов, но знал, что они внизу и будут возвращаться тем же путем, каким пришли. Наивные люди поступили именно так, как он рассчитывал. Привели его к гробнице Макса. И не к одной, а к целому некрополю. Хаузер подумал, что наконец достиг своей цели. Но на это потребовалось слишком много времени.
Бродбенты сослужили службу. Теперь спешить было некуда. Солнце только что встало — пусть как следует расслабятся, успокоятся, почувствуют себя в безопасности. А он тем временем продумает операцию до конца. Служба во Вьетнаме научила его терпению. Именно так вьетконговцы выиграли войну: у них оказалось больше терпения.
Хаузер обвел восхищенными глазами окрестности. Некрополь был огромен — тысячи захоронений и в каждом погребальные предметы. Вот оно — усыпанное спелыми плодами дерево, только срывай. Не говоря уже о бесценных древностях, обелисках, статуях, барельефах и других сокровищах Белого города. И сверх всего принадлежавшая Максу коллекция произведений искусства стоимостью полмиллиарда долларов. Он привезет кодекс и еще несколько небольших вещей, а на вырученные деньги вернется за всем остальным. Непременно вернется. На Белом городе можно заработать миллиарды. Миллиарды!
Хаузер нащупал в вещмешке пенал с сигарой и с сожалением оставил на месте. Не хватало только, чтобы Бродбенты почувствовали запах табака.
Приходилось идти на жертвы.
Четверо братьев словно приросли к земле и не сводили глаз с прямоугольного провала в темноту. Они не могли ни двинуться с места, ни заговорить. Бежали секунды, складывались в минуты, а из пещеры по-прежнему тянуло гнилостной затхлостью. Ни один не решался войти.
И вдруг из глубины раздалось покашливание, а затем шарканье ног.
Братья застыли, будто парализованные, и молча ждали.
Снова шарканье ног. И тут Том понял: отец жив! Он идет к ним из гробницы. Но, как и остальные, Том все еще был не в силах пошевелиться. Когда напряжение стало невыносимым, в черном прямоугольнике постепенно материализовалось лицо. Еще один шаркающий шаг — смутно проявилась фигура. Мгновение — и она обрела четкие очертания.
Человек был страшнее трупа. Он остановился перед ними и заморгал. Он был абсолютно гол, грязен и совершенно иссох, согнулся в три погибели, ничем не отличался от мертвеца и распространял вокруг себя дух смерти.
Максвелл Бродбент собственной персоной.
Секунды продолжали свой бег, а братья так и стояли, словно лишились дара речи.
Бродбент смотрел на них. У него сильно дергалось веко. Он зажмурился и снова открыл глаза. Они были пустыми — два провала в черных кратерах исхудавшего лица. Бродбент быстро переводил взгляд с одного сына на другого. А затем шумно вздохнул.
Том, сколько ни пытался, не мог ни двинуться, ни заговорить. А отец тем временем немного распрямился и опять обвел их взглядом, но на этот раз более осмысленным. Кашлянул, губы пошевелились, но он не проронил ни звука. Поднял трясущуюся руку и что-то прохрипел. Братья подались вперед, стараясь разобрать, что он хотел сказать.
Бродбент прокашлялся, издал нечленораздельный звук, сделал шаг вперед, вобрал в легкие воздух и наконец заговорил:
— Где, черт подери, вас так долго носило?
Слова прозвучали громом, отразились от каменных стен, и их эхо понеслось за пределы пещеры. Наваждение пропало: это в самом деле был их старый отец. Братья бросились вперед и обняли старика. Он, поворачиваясь к каждому по очереди, ответил жарким объятием, и его руки оказались на удивление крепкими.
Прошло несколько долгих минут, и Максвелл Бродбент отстранился. За это время он словно вернул свой прежний рост.
— Господи, — бормотал он, утирая лицо, — Боже мой, Боже мой…
Сыновья смотрели на него и не знали, что отвечать. А старик не переставал трясти седой головой.
— Боже праведный! Как я рад, что вы появились. От меня, должно быть, воняет. Взгляните — я все-таки дерьмо! Гол, грязен, отвратителен.
— Ничего подобного, — возразил Филипп. — Вот возьми… — Он стянул с себя рубашку и подал отцу.
— Спасибо, Филипп. — Максвелл надел рубашку и непослушными пальцами пытался застегнуть пуговицы. — Кто тебе стирает? Рубашка просто неприличная. — Он хотел рассмеяться, но только закашлялся.
Когда же Филипп собрался снять и брюки, Максвелл жестом остановил:
— У меня нет желания устраивать стриптиз, раздевая собственных сыновей.
— Отец… — попытался возразить Филипп.
— Меня похоронили голым. Я привык к такому состоянию. Бораби полез в мешок из пальмовых листьев и достал длинный разукрашенный отрезок ткани.
— Надень это.
— Совсем превращаюсь в местного? — Максвелл недоуменно покрутил ткань в руках. — А как его носить?
Бораби помог отцу обмотать ткань вокруг пояса и показал, как завязать пеньковым шнуром с узелками.
Старик молча стоял. Никто не знал, что сказать.
— Слава Богу, ты жив, — наконец проговорил Вернон.
— Поначалу я в этом сам сомневался, — ответил Бродбент. — Очнувшись, я подумай, что умер и оказался в аду.
— Да что ты?.. — хмыкнул Филипп. — Закоренелый атеист и вдруг поверил в ад?
— За последнее время очень многое изменилось, — улыбнулся Максвелл.
— Только не говори, что ты обрел Бога.
Старик тряхнул головой, положил руку Филиппу на плечо и любовно сжал:
— Я так рад тебя видеть, сын. — Он повернулся к Вернону: — И тебя тоже! — По очереди потрепал каждого по щеке. — Том… Бораби… Вам все-таки удалось. Вы меня нашли. Пища и вода были у меня на исходе. Я бы протянул еще день-два, но не более. Вы дали мне новый шанс. Я его не заслужил, но собираюсь воспользоваться. В гробнице я передумал очень о многом…
Максвелл обвел глазами окрашенную в алое россыпь вершин, развернул плечи и вдохнул полной грудью.
— Ты в порядке? — спросил Вернон.
— Если ты о раке, не сомневаюсь, он по-прежнему со мной, но пока не нанес удара. Пара месяцев у меня есть. Я вам не успел сказать: проходимец забрался ко мне в мозги. Но пока все нормально. Я чувствую себя превосходно. — Он обвел глазами горы. — Ну, давайте выбираться отсюда.
— К сожалению, это не так просто, — заметил Том.