– Иди сюда, Клей.
Клей спрыгнул с лошади.
– Присядем.
Все трое кружком присели на корточки. Джонас сорвал травинку, сунул в рот.
– У нас не было оснований сомневаться в том, что нам говорили об этом альянсовом отребье. Нашкодившие сосунки, которых отослали в Меджис. захолустный феод у Чистого моря, с надуманным поручением, которое скорее следовало рассматривать как наказание. Так нам говорили?
Рейнолдс и Дипейп кивнули.
– Вы в это верите после сегодняшнего вечера?
Дипейп покачал головой. Как и Клей.
– Они, возможно, сынки богатых родителей, – первым заговорил Дипейп. – Но судя по тому, как они себя сегодня вели… они… – Он замолчал, не желая озвучивать свою мысль. Абсурдную мысль.
А вот Джонас озвучил:
– Они действовали, как стрелки.
Поначалу ни Дипейп, ни Рейнолдс не отреагировали.
– Они слишком молоды, Элдред, – нарушил затянувшуюся паузу Клей Рейнолдс. – Таких молодых стрелков не бывает.
– Для подмастерьев они немолоды. В любом случае мы должны это выяснить. – Он повернулся к Дипейпу. – Тебе предстоит дальняя поездка, красавчик.
– Но, Джонас!
– Никто из нас сегодня не покрыл себя славой, но кашу заварил именно ты. – Он смотрел на Дипейпа, а тот не решался поднять глаз, уставившись в землю. – Ты поедешь той дорогой, которой они приехали, Рой, и будешь задавать вопросы до тех пор, пока не получишь ответы, которые утолят мое любопытство. Клей и я будем ждать. И наблюдать. Играть с ними в «Замки», если хочешь. А когда я почувствую, что мы можем нанести внезапный удар, возможно, мы так и поступим.
Он перекусил травинку. Кончик остался во рту, большая часть упала между его сапог.
– Знаете, почему я пожал его руку? Паршивую руку этого Диаборна? Потому что мы не можем раскачивать лодку, парни. Особенно теперь, когда показалась гавань. Латиго и его люди, которых мы ждем, скоро появятся здесь. Пока они не доберутся до Меджиса, в наших же интересах поддерживать мир. Но вот что я вам скажу. Никто, приставив нож к спине Джонаса, не остается после этого в живых. Слушай меня внимательно, Рой. Не заставляй повторять что-либо дважды.
Джонас заговорил, чуть наклонившись вперед. Дипейп слушал. Вскоре начал кивать. Собственно, он даже приветствовал возможность уехать. Ненадолго. После сегодняшнего конфуза в «Приюте путников» перемена обстановки не могла не пойти ему на пользу.
Юноши уже подъезжали к «Полосе К», и солнцу оставалось совсем немного, чтобы подняться над горизонтом, когда Катберт нарушил долгое молчание:
– Так что? Интересный и познавательный выдался вечерок, не так ли? – Ни Роланд, ни Ален не ответили, поэтому Катберт наклонился к грачиному черепу, который вернулся на привычное место – луку седла. – А что скажешь ты, старый друг? Нам понравился наш вечер? Обед, танцы по кругу, а в итоге нас едва не убили. Ты в восторге, не так ли?
Дозорный смотрел прямо перед собой мертвыми пустыми глазами.
– Он говорит, что слишком устал для разговоров, – Катберт зевнул. – Я, кстати, тоже. – Он повернулся к Роланду. – Я заглянул в глаза мистеру Джонасу после того, как он пожал тебе руку, Уилл. Он намерен убить тебя.
Роланд кивнул.
– Они намерены убить нас всех, – уточнил Ален. Роланд вновь кивнул.
– Легко мы им не дадимся, но теперь они знают о нас больше, чем до этого вечера. Теперь нам не удастся зайти им за спину.
Он остановил коня, точно так же как остановил коня Джонас, в трех милях от того места, где находились сейчас юноши. Только смотрели Роланд и его друзья не на Чистое море, а на пологую ширь Спуска. Табун лошадей неспешно тянулся с запада на восток, едва различимые силуэты в предрассветной тьме.
– Что ты увидел, Роланд? – спросил Ален.
– Беду, – ответил Роланд. – И у нас на пути.
Он тронул Быстрого с места. И тут же мысли его вернулись к Сюзан. А через пять минут после того, как положил голову на подушку, она ему уже снилась.
Три недели прошло со званого обеда в Доме-на-Набережной и стычки в «Приюте путников». Более никаких трений между ка-тетами Роланда и Джонаса не возникало. В ночном небе Целующаяся Луна завершила свой путь, народилась новая луна, Мешочная. Дни стояли ясные и теплые, даже старожилы не помнили такого чудесного лета.
Одним прекрасным летним утром Сюзан Дельгадо галопом неслась по Спуску на двухлетнем буланом жеребце Пилоне. Ветер осушил слезы на ее щеках и растрепал волосы. Она сжала бока Пилона сапогами, понуждая его прибавить скорости. Пилон прибавил. Уши его прижались к голове, хвост встал трубой. Сюзан, в джинсах и старой, чересчур большой для нее рубашке цвета хаки (одной из отцовских), которая и послужила причиной этой бешеной скачки, наклонилась вперед, чуть приподнявшись над седлом. Одной рукой она держалась за рог передней луки, второй поглаживала сильную шелковистую шею жеребца.
– Еще! – прошептала она. – Быстрее! Прибавь, мальчик!
Пилон подчинился. Она даже не подозревала, что он может развить такую скорость.
Они мчались вдоль верхней границы Спуска, и она видела его изумрудно-золотой простор, далеко-далеко переходящий в голубизну Чистого моря. В другой день этот великолепный вид и пахнущий морской солью ветерок подняли бы ей настроение. Сегодня ей хотелось слышать лишь топот копыт Пилона и чувствовать, как перекатываются под ногами его мышцы. Сегодня ей хотелось убежать от собственных мыслей.
И все потому, что она спустилась вниз в старой отцовской рубашке.
Тетя Корд стояла у плиты в домашнем халате, но с уже уложенными волосами. Она сварила себе овсяную кашу; наполнила тарелку и понесла к столу. Едва тетя повернулась к ней с тарелкой в руках, Сюзан поняла, что без очередной ссоры не обойтись, губы Корделии пренебрежительно дернулись, она неодобрительно глянула на апельсин, который чистила Сюзан. Тетя все еще злилась из-за серебряных и золотых монет, которые уже могла бы держать в руке, если б не эта идиотка-ведьма, объявившая, что Сюзан до осени должна ходить в девственницах.
Но главная причина заключалась в другом. Проще говоря, они до смерти надоели друг другу. Деньги стали не единственным разочарованием тети Корд. Она-то рассчитывала, что еще этим летом станет полноправной хозяйкой домика на Спуске… разве что согласится иногда делить его с мистером Элдредом Джонасом, к которому Корделия воспылала самыми теплыми чувствами. А вместо этого они по-прежнему проживали в городском доме вдвоем, женщина, которой осталось совсем немного времени, чтобы распрощаться с месячными, тощая, с постной улыбкой на постном лице и крошечной грудью, едва заметной в платьях под горло с высоким воротником (шея, как часто говорила она Сюзан, первым делом выдает возраст), волосами, теряющими каштановый блеск под напором седины, и юная девушка, умная, пышущая здоровьем, выходящая на пик своей красоты. Они терлись друг о друга, как кремень и огниво, каждое слово могло вызвать искру. Удивляться этому не приходилось: мужчина, сила любви которого заставляла их любить друг друга, ушел.