Миссис Дженкинс устремилась к нему через холл.
– В чем дело, мистер Джейкобс? – забеспокоилась она.
Он был глух, и Кристина поняла, что он не расслышал вопрос, но все равно догадался, о чем его спросили, и поднял на экономку глаза, медленно наполнявшиеся слезами.
– Он меня выгнал, – ответил Джейкобс, – после сорока пяти лет службы.
– Ох, мистер Джейкобс, как он мог!
– А еще эти персики.
В этот момент Кристина вспомнила о корзинках, которые все еще держала в руках.
– Послушайте, Джейкобс, – повысив голос, чтобы он услышал, сказала она. – Послушайте меня. Если я правильно понимаю, скандал с мистером Фарли произошел из-за персиков.
– Он думает, что я их украл, – ответил Джейкобс. Судя по всему, он так и не расслышал ее. – Чтобы я украл свои собственные персики! Да я ухаживаю за ними в оранжерее с тех пор, как был мальчишкой!
– Произошло недоразумение, – сказала Кристина. – Я все улажу. Не отпускайте его, миссис Дженкинс, налейте ему чашечку чаю или еще чего-нибудь, чтобы он успокоился.
Кристина прошла мимо стариков, поставила одну корзину на пол и открыла дверь кабинета. Сразу за дверью висела гобеленовая портьера, поэтому появление гостьи осталось незамеченным. Она подтащила к себе корзину, тихо прикрыла за собой дверь, взяла корзины в руки и медленно двинулась вперед. Комната осталась такой, какой она ее помнила. За письменным столом у окна сидел Майкл Фарли. Когда она вышла из-за портьеры, он поднял голову. У Кристины возникло впечатление, что до ее прихода он не писал и не читал, а просто сидел, уставившись в окно и подперев голову рукой.
– Вы! – вскочил он. – Какой сюрприз видеть вас здесь. – Он произнес все это нормальным тоном, позабыв о своих презрительных усмешках.
– Я принесла вам вот это, – сказала Кристина, протягивая ему корзины.
Майкл Фарли забрал их у нее и поставил на стол.
– Что это такое?
– Ваши персики.
Она увидела, как его лицо потемнело, а брови сошлись на переносице.
– Мои персики? В каком смысле?
– Это долгая история. Вы не против, если я присяду?
Он вперил в нее ошеломленный взгляд.
– Вы шутите? Это ваше местное фиглярство, чтобы выставить меня дураком?
Кристина прошла к дивану.
– Я спросила, не против ли вы того, что я присяду. Так можно мне сесть?
– Да-да, конечно. Я ничего не понимаю.
– Знаю, что не понимаете, – сказала Кристина, – но если вы дадите мне возможность, я все объясню. А вы не присядете? Меня нервирует, что вы возвышаетесь надо мной с таким грозным видом.
Она улыбнулась и тем самым, казалось, обезоружила его. Он быстро сел.
– Я не понимаю, что тут произошло.
– А теперь слушайте, – велела Кристина. – Я хочу вам кое-что рассказать.
Она начала с письма Артура, в котором тот писал о Дональде как о замкнутом и трудном для понимания подростке; затем поведала о собственных чувствах, которые испытала через несколько минут после приезда, когда Дональда, пойманного на браконьерстве, привели домой. Она рассказала, что мальчик скрытен и замкнут, и добавила, что, по ее ощущениям, за этим что-то стоит.
– Что именно, я еще не знаю, – сказала она. – Вы наверняка слышали версию о том, что причиной клептомании у детей может быть нехватка определенных витаминов в рационе. Я же считаю, что и дети, и взрослые совершают неправильные, или жестокие, или противозаконные поступки потому, что их мучает какая-то неудовлетворенность. Мне еще предстоит выяснить, что движет Дональдом, но мысль украсть у вас персики пришла ему не только из желания отомстить, им руководило что-то еще – возможно, стремление к острым ощущениям или попытка убежать от самого себя.
– Я не понимаю всего этого, – перебил ее Майкл Фарли, хотя до этого слушал ее очень внимательно.
– Напротив, понимаете, – возразила Кристина, – вы все отлично понимаете, но хотите все усложнить.
– Почему вы так думаете? – резко спросил он.
Кристина на мгновение задумалась.
– Я считаю, что вы боитесь разрешить себе подружиться со мной, – ответила она.
Он опустил глаза и отвернулся.
– Я не из тех, с кем стоит дружить.
– А вот это решать мне, – заявила Кристина. – Я бы очень хотела, чтобы мы стали друзьями и чтобы вы помогли мне. – Ее слова, казалось, удивили его. – Да-да, с Дональдом. Я хочу, чтобы вы позволили ему, если он пожелает, приходить в ваш сад и рвать любые фрукты. Я также хочу, чтобы ему было разрешено охотиться на кроликов в парке. Нам… – Она внезапно замолчала.
– Давайте, продолжайте, – потребовал Майкл Фарли. – Вы собирались сказать: «Нам всегда разрешалось заниматься этим во времена полковника». Господи, меня уже тошнит от этой фразы.
– Только потому, что вы завидуете.
– Завидую?!
– Естественно! Вам бы очень хотелось, чтобы вас любили и уважали так же, как полковника. К нему приходили люди всех классов и должностей. Они приходили к нему со своими проблемами и всегда уходили успокоенными. Разве вы сами этого не чувствуете в атмосфере дома, этой комнаты? Сомневаюсь, что вам удалось своей злостью и враждебностью разрушить ощущение покоя, которое чувствует любой, кто заходит сюда. А сейчас вы его не чувствуете? Я – да. – Кристина говорила совершенно искренне.
Майкл Фарли вскочил. Он стоял, глядя на нее и сунув руки в карманы.
– Вы забавная, я вас не понимаю.
– А тут нечего понимать!
– Разве? Кто вам все это сказал?
– Я узнала это на собственном тяжелом опыте, – ответила Кристина. – Вчера я весь вечер думала о вас, – добавила она.
– Я польщен, – с иронией проговорил Майкл Фарли.
– Я думала о том, что вы боретесь против традиций и обычаев и всего, что когда-либо существовало в Грин-Энде. Боритесь, но вас ожидает поражение. Когда-то я тоже боролась против них и сейчас с горечью понимаю, какой глупой была. Теперь я плачу за совершенные мною грехи, и, хотя и я считаю эту плату справедливой, наказание совсем не доставляет мне удовольствия.
– Что вы имеете в виду под «совершенными вами грехами»? – с явным любопытством спросил Майкл Фарли.
– Разве вам никто обо мне не рассказывал? – В голосе Кристины слышался сарказм. – О боже, вы настолько необщительны, что даже не слушаете деревенские сплетни. Я самая настоящая пропащая из Грин-Энда. Я сбежала – это было очень давно, точнее, в 1925-м – с женатым мужчиной и актером. Трудно представить худшее сочетание, правда? А сейчас блудная дочь вернулась, но никто не встречает ее с распростертыми объятиями.
Кристина попыталась посмеяться над собственными словами, однако ей так и не удалось скрыть сожаление, то и дело мелькавшее в ее тоне.