Сегодня в мужчинах чувствовалось какое-то напряженное ожидание, когда они расселись по своим местам. Мик Девайн и его закадычный дружок Билл Найсмит сидели рядом у высокого штакетника, поставив кружки на землю и разложив еду на коленях. Гарри Маркхэм и Джим Ирвин располагались напротив них, а Тим Мелвилл сидел ближе всех к задней двери дома старушенции, чтобы в случае надобности сбегать и принести что попросят. Как самый младший в бригаде, он исполнял обязанности прислужника и был у всех на побегушках. В ведомостях Маркхэма он официально числился «чернорабочим» и работал без повышения десять лет из своих двадцати пяти.
— Эй, Тим, с чем у тебя сэндвичи сегодня? — спросил Мик, выразительно подмигивая остальным.
— Да как всегда, Мик, с джемом, — ответил Тим, показывая два сложенных вместе криво отрезанных ломтя булки со стекающим по бокам густым янтарным джемом.
— А с каким джемом? — не унимался Мик, без энтузиазма разглядывая свой собственный сэндвич.
— С абрикосовым вроде.
— Хочешь махнемся? У меня с сосисками.
Тим просиял.
— С сосисками! Ой, я люблю сэндвичи с сосисками! Давай махнемся.
Обмен состоялся. Мик неловко запустил зубы в сэндвич с джемом, а Тим, не замечая ухмылок товарищей, умял сэндвич с сосисками в два счета. Он уже собирался отправить в рот последний кусок, когда Мик, трясясь от сдерживаемого смеха, схватил его за запястье.
Тим испуганно поднял голубые глаза, по-детски вопросительные и беспомощные, и уставился на него с трогательно приоткрытым ртом.
— В чем дело, Мик?
— Да ты проглотил чертов сэндвич не жуя, дружище. Он тебе хоть понравился — или ты даже не успел распробовать?
Крохотная складочка у уголка губ снова появилась, когда Тим закрыл рот и посмотрел на Мика с тревожным недоумением.
— Нормальный сэндвич, Мик, — медленно проговорил он. — По вкусу на сосиски не похоже, но так — нормальный.
Мик разразился хохотом, и в следующий миг уже все корчились от смеха, вытирая слезы, хлопая руками по ноющим бедрам, судорожно ловя ртом воздух.
— О боже, Тим, ну ты даешь! Гарри считает, ты стоишь шестьдесят центов, но я всегда говорил, что не больше десяти, а теперь окончательно в этом убедился. Ты стоишь определенно не больше десяти центов, приятель!
— Да в чем дело-то? — растерянно спросил Тим. — Чего такого я сделал? Я знаю, что не тяну на доллар, Мик. Честное слово, знаю.
— Если сэндвич и не пах сосисками, то чем он пах, Тим? — Мик широко ухмылялся.
— Ну, не знаю… — Тим сдвинул золотистые брови, напряженно соображая. — Не знаю! Просто вкус у него вроде какой-то другой.
— Может, расковыряешь оставшийся кусочек да посмотришь хорошенько, приятель?
Квадратные, красивой формы руки неловко повозились с огрызком сэндвича и разъяли его на половинки. Последний кусок сосиски расплющился в лепешку, на вид скользкую и вязкую по краям.
— Понюхай! — велел Мик, окидывая взглядом изнемогающую от смеха компанию и вытирая слезы с глаз тыльной стороной ладони.
Тим поднес кусочек хлеба к носу, ноздри у него затрепетали. Потом он опустил руку и недоуменно посмотрел на товарищей.
— Я не знаю, что это такое, — жалобно сказал он.
— Это кал, придурок! — с отвращением провозгласил Мик. — Господи, ну и тупой же ты! Неужто ты не понял, что это такое, даже когда понюхал?
— Кал? — повторил Тим, озадаченно уставившись на него. — Что такое кал, Мик?
Все снова так и покатились со смеху, а Тим сидел с зажатым в пальцах остатком сэндвича, глядя на мужчин и терпеливо ожидая, когда кто-нибудь просмеется, отдышится и ответит на вопрос.
— Кал, мальчик мой, это большой жирный кусок говна! — провыл Мик.
Тим содрогнулся, шумно сглотнул, в ужасе отбросил огрызок бутерброда в сторону и сжался в комок, судорожно сцепив руки. Все поспешно отодвинулись подальше от него, решив, что он сейчас сблеванет, но он не сблеванул, а просто сидел и смотрел на них, сокрушенный горем.
Ну вот опять. Опять он рассмешил всех, сделав какую-то глупость, но он не понимал, в чем заключалась глупость и почему все так развеселились. Отец сказал бы, что он не должен терять бдительность, что бы это ни значило. Но он не терял никакой бдительности, он просто съел сэндвич с сосисками, который оказался вовсе не сэндвичем с сосисками. Кусок говна, сказали они, но откуда ему знать, какого вкуса говно, если он никогда не ел его прежде? И что здесь смешного? Он хотел понять, он безумно хотел понять и посмеяться вместе со всеми. Но самая большая его беда заключалась в том, что он никогда не понимал ничего такого.
Большие голубые глаза Тима наполнились слезами, лицо мучительно скривилось, и он расплакался, точно малое дитя, разрыдался в голос, ломая пальцы и стараясь отодвинуться подальше от мужчин.
— Мать вашу, грязные свиньи! — проорала старушенция, гарпией вылетая из кухонной двери в желто-фиолетовом вихре анютиных глазок. Она подбежала к Тиму и потянула его за руки, окидывая яростным взглядом разом присмиревших мужчин. — Пойдем, голубчик, зайдем на минуточку в дом, я дам тебе что-нибудь вкусненькое, чтобы заесть эту гадость, — успокаивала она, ласково похлопывая его по рукам и гладя по голове. — А что касается вас, паскудники, — прошипела она, поворачиваясь к Мику столь резко, что он попятился, — то чтоб всем вам провалиться в люк и напороться задницей на хороший железный штырь! Убить вас мало за такие дела, мерзавцы толстокожие! Вы бы лучше поторопились закончить работу сегодня, Гарри Маркхэм, или она вообще останется незаконченной! Я видеть вас больше не желаю!
Продолжая возмущенно кудахтать и ласково ворковать, она увела Тима в дом, оставив мужчин стоять и растерянно переглядываться.
Мик пожал плечами.
— Чертовы бабы! — буркнул он. — Никогда еще не встречал ни одной с чувством юмора. Ну ладно, давайте действительно заканчивать работу. Мне тоже уже все осточертело.
Миссис Паркер привела Тима на кухню и усадила на стул.
— Простачок ты несчастный! — сказала она, направляясь к холодильнику. — Не понимаю, что за удовольствие находят мужики в издевательствах над дурачками и собаками. И ржут себе, и гогочут во все горло — ах, как смешно! Я бы испекла им огромный шоколадный торт да обмазала его говном, раз их это так забавляет. Тебя, бедняжку, даже не вырвало, но они блевали бы целый час, герои хреновы! — Она повернулась к Тиму и сразу смягчилась, поскольку он все еще плакал крупными слезами, икая и горестно шмыгая носом. — Ну, ну, прекрати! — сказала старуха, вынимая из коробки салфетку и беря его за подбородок. — Высморкайся-ка, детка.
Тим послушно высморкался, а потом покорно терпел, пока миссис Паркер грубовато вытирала ему лицо.
— Господи, какая красота пропадает! — пробормотала она, глядя на него. Потом бросила грязную салфетку в мусорное ведро и пожала плечами. — Ну да ладно, так уж устроена жизнь. Никто не может иметь все, даже самые богатые и лучшие из нас, правда, голубчик? — Она потрепала Тима по щеке морщинистой жилистой рукой. — Ну, чего ты хочешь, голубчик, — мороженое с шоколадным сиропом или большой кусок джемового пудинга с холодным банановым кремом?