— Мэри! Тим! Мэри! Тим! Где вы? Вы меня слышите? Это я, Рон! Отзовитесь!
Вырвавшись из объятий, она схватила Тима за руку и потащила за собой под укрытие деревьев. Они бежали сломя голову, пока голос Рона не стих в отдалении, а потом остановились. Сердце у Мэри колотилось с такой силой, что она задыхалась и в какой-то миг едва не лишилась чувств. Судорожно хватая ртом воздух, она цеплялась за плечо Тима, пока немного не оправилась, а потом отстранилась от него чуть смущенно.
— Ты видишь перед собой глупую старую дуру, — пробормотала она, поворачиваясь к нему.
Тим улыбался прежней своей обожающей улыбкой, но теперь в ней появилось что-то новое — зачарованное изумление, словно она вдруг предстала перед ним во всей полноте своих измерений. Это отрезвило Мэри, как не могло отрезвить ничто другое. Она схватилась за лоб, пытаясь собраться с мыслями. Как такое случилось? Как она собирается вести себя теперь, как вернется к прежним отношениям, не обидев Тима?
— Тим, нам не следовало делать этого, — медленно проговорила она.
— Почему? — Он сиял от счастья. — О, Мэри, я и не знал, что так бывает! Мне страшно понравилось, мне это понравилось гораздо больше, чем обниматься с тобой, когда ты меня утешаешь!
Мэри яростно потрясла головой.
— Это не имеет значения, Тим! Нам не следовало так поступать. Есть вещи, которые нельзя делать, и это одна из них. Плохо, что нам это понравилось, поскольку больше этого не повторится — не потому, что мне не понравилось, а потому, что это недопустимо. Поверь мне, Тим, это совершенно недопустимо! Я отвечаю за тебя, я должна заботиться о тебе, как хотели бы твои мама и папа, а это означает, что нам нельзя целоваться, просто нельзя.
— Но почему, Мэри? Что здесь плохого? Мне очень понравилось! — Счастливая улыбка погасла.
— В самом по себе поцелуе, Тим, нет ничего плохого. Но нам с тобой нельзя целоваться, это грех. Ты знаешь, что такое грех?
— Ну конечно! Это когда ты делаешь что-то такое, что не нравится Богу.
— Ну так вот, Богу неугодно, чтобы мы целовались.
— Но почему? О, Мэри, со мной никогда еще такого не было! Я впервые в жизни почувствовал себя почти совсем нормальным! С чего бы Богу возражать? С Его стороны это несправедливо, просто несправедливо!
Она вздохнула.
— Да, Тим, это несправедливо. Но иногда нам трудно понять волю Божью. Нам приходится делать много дурацких вещей, не понимая толком, зачем и почему.
— Ну да, пожалуй, — уныло согласился он.
— Когда дело доходит до попыток понять Божью волю, никто из нас не тянет на доллар — ты не тянешь на доллар, я не тяну на доллар, твой папа не тянет на доллар, премьер-министр Австралии не тянет на доллар и даже королева. Тим, ты должен мне поверить! — умоляла она. — Ты должен мне поверить, иначе мы с тобой не сможем остаться друзьями, нам придется перестать видеться. Нам категорически нельзя обниматься и целоваться, это грех в глазах Бога. Ты еще совсем молодой человек, и ты не тянешь на доллар, а я стареющая женщина, и я в полной мере тяну на доллар. Я гожусь тебе в матери, Тим!
— При чем здесь это?
— Богу неугодно, чтобы мы обнимались и целовались, поскольку у нас большая разница в возрасте и умственном развитии, Тим, вот и все. Ты мне нравишься, нравишься больше всех на свете, но мне нельзя обнимать и целовать тебя. Это недопустимо. Если ты попытаешься еще раз поцеловать меня, Бог лишит меня возможности видеться с тобой, а я не хочу с тобой разлучаться.
Тим погрузился в печальные раздумья, а потом вздохнул, признавая свое поражение.
— Хорошо, Мэри, мне это ужасно понравилось, но, по мне, лучше продолжать видеться с тобой, чем поцеловать тебя и больше не видеться.
Мэри в восторге стиснула руки.
— О, Тим, как я горжусь тобой! Это слова мужчины, настоящего взрослого мужчины, который вполне тянет на доллар. Я очень горжусь тобой.
Он рассмеялся дрожащим смехом.
— Я все равно думаю, что это несправедливо, но мне нравится, когда ты мной гордишься.
— Тебе стало лучше теперь, когда ты все узнал?
— Да, гораздо лучше! — Он сел под дерево и похлопал по земле рядом. — Сядь, Мэри. Обещаю, я не буду целовать тебя.
Присев на корточки, Мэри взяла руку Тима и нежно сплела свои пальцы с его.
— Вот самое большее, что нам позволительно делать, когда мы дотрагиваемся друг до друга, Тим. Я знаю, ты не станешь целовать меня. Я нисколько не опасаюсь, что ты нарушишь свое обещание. Но ты должен пообещать мне еще одно.
— Что? — Свободной рукой он щипал пыльные травинки под своим бедром.
— Пусть случившееся — я имею в виду поцелуй — останется нашим маленьким секретом. Мы никому не должны рассказывать об этом.
— Хорошо, — послушно сказал Тим.
Он снова превращался в ребенка, принимая свою роль со свойственными только ему трогательной покорностью и желанием угодить. Немного погодя он повернул голову и посмотрел на нее своими большими синими глазами с такой бесконечной любовью, что у Мэри перехватило дыхание и в душе поднялись гнев и раздражение. Тим абсолютно прав: это несправедливо, просто несправедливо.
— Мэри, вот ты говорила про папу, что он хочет спать под землей с мамой. Я понимаю, что ты имела в виду. Если бы ты умерла, я бы тоже хотел умереть. Мне бы больше не хотелось ходить и разговаривать, смеяться и плакать, честное слово. Я бы хотел спать рядом с тобой под землей. Я расстроюсь, если папа уйдет, но я понимаю, почему он хочет уйти.
Мэри положила ладонь ему на щеку.
— Понять другого человека всегда легче, если поставить себя на его место, правда? Папа нас зовет, слышишь? Как по-твоему, ты сможешь разговаривать с ним без слез?
Тим спокойно кивнул.
— О да. Не волнуйся за меня. Папа мне страшно нравится, он нравится мне больше всех на свете после тебя, но он вроде как принадлежит маме, правда? А я принадлежу тебе, и потому теперь я уже не так сильно переживаю. Ведь просто принадлежать — не грех, а, Мэри?
Она кивнула.
— Да, Тим, это не грех.
Голос Рона приближался. Мэри крикнула: «Мы здесь!» — и поднялась на ноги.
— Мэри?
— Да?
Тим по-прежнему сидел на земле и смотрел на нее снизу вверх с таким выражением, словно вдруг начал понимать что-то.
— Кажется, до меня дошло! Помнишь, сразу после маминой смерти ты приехала к нам домой, чтобы забрать меня?
— Да, конечно же, помню.
— Тогда Дони говорила тебе ужасные гадости, а я не понимал, почему она так злится. Я старался изо всех сил, но никак не мог взять в толк, почему она злится. Когда Дони орала на тебя, мне было страшно плохо, поскольку мне казалось, что она думает, будто мы сделали что-то ужасное. Теперь я понял! Она решила, что мы с тобой целуемся?