На миг Агнии даже стало страшно – а ну как Эдуард своими сильными руками согнет ее чуть сильнее, и хрупнет ее позвоночник, и разойдутся в разные стороны ребра, явив миру ее еще пульсирующее, перевитое сосудами сердце…
Но, к счастью, это испытание длилось не так уж долго – Орехов зарычал, оскалив зубы, потом резко отскочил назад. Агния судорожно вздохнула, почувствовав себя снова свободной.
Ни в первый раз с Григорием, ни сейчас она не испытала того самого главного, ради чего люди и занимаются любовью. Она просто терпела и пережидала. Но в первый раз, кажется, не было так мучительно, так страшно (вот парадокс!).
– Тебе хорошо было? – Орехов упал рядом с Агнией, положив поперек ее груди тяжелую руку. – Скажи!
Спрашивал ли ее об этом Григорий? Нет.
Вроде бы нормальный вопрос. Орехов заботится о ней. Но какой убийственно смешной вопрос…
– Почему ты улыбаешься?
– Все хорошо, – сказала Агния и заставила себя поцеловать Орехова. Именно заставила – иначе тот бы стал дальше расспрашивать ее. Лучше прекратить этот разговор на корню – да, милый, мне было хорошо, ты, милый, самый лучший мужчина на свете…
«Я привыкну. Все будет действительно хорошо!»
Орехов лежал рядом – постепенно его дыхание успокоилось, он расслабился. И тоже улыбнулся:
– Агния…
– Да?
– Ну кто бы мог подумать… чтобы ты и я… – Он ласково провел пальцем по ее губам. – Ты ангел. Ты такая нежная… О господи! – Он вдруг зажмурился, и между сомкнутых ресниц вдруг показались… слезы? – Послушай! – Он снова открыл свои серые глаза, гипнотизируя Агнию блестящим, влажным, лихорадочным взглядом. – Послушай… об этом, наверное, рано говорить, но…
– Так не говори, – испуганно сказала Агния.
– Нет, не могу. Я должен сказать. В сущности, я ведь тебя давно знаю. С самого рождения, да? Так вот. Ты всегда мне нравилась. Но я не замечал тебя… Лицом к лицу лица не увидать! А я любил тебя. Всегда. И люблю. Представляешь?
У Агнии все похолодело внутри. Он говорит ей о любви! (Харитонов говорил? Нет, ни слова.) Как трогательно, как необыкновенно… И страшно почему-то. К любви тоже надо будет привыкнуть.
– Погоди, не торопи события… – прошептала Агния. – Потом.
– Зачем – потом? Сколько можно? – Орехов опять сграбастал, прижал ее к себе. – Ты мой ангел. Ты – мой ангел. Вот кто ты! Обожаю тебя.
У него вдруг отчетливо заурчало в животе.
– Ты голодный! – Агния вскочила, потом стыдливо присела, потянула на себя простыню. – Дай, пожалуйста, мне что-нибудь, а?
Орехов, ничуть не смущаясь своей наготы, встал, натянул джинсы.
– Вот рубашка моя, подойдет?
Агния надела рубашку Орехова – довольно длинную, закатала рукава.
…Кухня у Эдуарда тоже была современной. И в ней тоже царил идеальный порядок.
– Пожалуйста, холодильник в твоем распоряжении… Видишь, я товарищ запасливый… У меня продуктов на месяц.
– А какое твое любимое блюдо? Что тебе приготовить? – спросила Агния, изучая содержимое холодильника. Кулинарного испытания она не боялась совершенно. Ей ли, в шестнадцать лет взвалившей на свои плечи домашнее хозяйство, бояться такой ерунды!
– Я все люблю, – с суровой пылкостью произнес Эдуард. – Я всеядный. Тем более если это приготовишь мне ты!
Агния вытащила из морозилки пласт готового слоеного теста, из ящика с овощами – свежие помидоры и (какая удача!) нашла именно тот сыр, который обожал и ее отец.
Слоеное тесто за пару минут оттаяло в микроволновке, помидоры и моцарелла были нарезаны кружочками… В сущности, сейчас Агния готовила любимое блюдо своего отца, поклонника итальянской кухни.
Пока разогревалась духовка, Агния разложила на тесте рядами сыр с помидорами. Поперчила, посолила, посыпала сверху сушеными травами… Все.
– Все? – поразился и Эдуард, наблюдая за ее манипуляциями.
– Нет, не все… Еще минут двадцать придется подождать.
– Вино! У меня есть вино – красное, сухое… Как раз под твой пирог! Нет, я в шоке… В хорошем смысле в шоке. Так быстро, так красиво… Агния! – Эдуард звучно чмокнул ее в щеку.
– Ты погоди, что там еще получится… – Девушка почувствовала неловкость: за подобную ерунду, за пирог быстрого приготовления – так хвалить!
Но выпечка получилась на редкость удачной и красивой – ровно через двадцать минут. За эти двадцать минут Агния умудрилась приготовить еще и салат. Эдуард был просто сражен. Смущаясь от града похвал, которые он на нее обрушил, Агния невольно подумала – интересно, неужели те женщины, которые раньше были с Ореховым, совершенно не умели готовить?
…Они сидели за обеденным столом, друг напротив друга. Агния, пока готовила, уже немного забыла о том, что ее полчаса назад пластовали, как цыпленка…
– За тебя, Агния. Кстати, Борис Николаевич не будет беспокоиться, что ты задерживаешься?
– Нет, даже наоборот… Мы поссорились. Он не хочет меня видеть.
– Я так и знал, что вы поссорились. Ничего, я к вам на днях загляну… – уминая салат с пирогом, благодушно отозвался Эдуард. – Живо помиритесь! Я, Агния, прирожденный миротворец…
– Мой отец – негодяй, – вырвалось у Агнии. – У него есть на стороне сын, а он о нем совершенно не заботится.
– Что?! У твоего отца – внебрачный сын родился? Ну, Борис Николаевич, молодец! – захохотал Эдуард.
– Нет, моему брату уже шестнадцать. И отец не хочет его признавать.
– А в чем проблема-то? Подумаешь…
– Я отца не осуждаю. То есть осуждаю… но не за то, что он моей маме изменял… Не только… Но надо же отвечать за свои поступки! Ведь там – ребенок…
– Брось! – добродушно произнес Эдуард. – Ты же знаешь, в жизни все бывает.
– Но он должен был…
– Агния, никто никому не должен! Обычная житейская ситуация, каких миллион. Никто никого не убил, не зарезал, все живы, одним человеком на земле больше стало. Что такого!
– В том-то и дело… Мне кажется, что моя мама… что она умерла из-за отца. Он изменил ей, и ее сердце не выдержало.
– Так не бывает, – ласково произнес Эдуард. Он подлил в бокалы вина. – Из-за измен не умирают.
– Вот-вот, и Григорий тоже так сказал! – в отчаянии, что ее опять не понимают, воскликнула Агния.
– Какой Григорий?
– Харитонов.
– Ты с ним общаешься?
– Н-нет. Но он врач, и я как-то его спросила… – растерялась Агния. Она солгала, но не солгать не смогла – в лице Эдуарда промелькнуло что-то такое недоброе, едва она произнесла фамилию Харитонова…
Эдуард помолчал. Кажется, поверил в то, что с Харитоновым ее ничего не связывает. Потом спросил: