Такова вот се ля ви. Печальная се ля ви индивидуума, не способного процветать в любой другой системе, кроме советской. И что тут сделаешь? Прозябай да терпи…
Хлопает входная дверь, щелкает замок – дражайшая половина покинула квартиру, а доктор Терехов стоит у окна, смотрит, как она идет к автобусной остановке, все еще изящная, все еще приманчивая, и доктору горько.
У него серьезные подозрения, причем обоснованные. Что бы там ни было, он хороший психиатр и умеет отличать обоснованные подозрения от навязчивых состояний. Мозаика обширна: чересчур дорогие духи в сумочке, внушающие сомнения обрывки разговоров по телефону, продуманные и правдоподобные, но настораживающие в комплексе со всем прочим отговорки на тему «где-задержалась-что-делала», намеки доброжелателей, наконец…
Доктор не унижается до пошлой слежки, но в глубине души понимает, что поступает так не из благородства, а исключительно для того, чтобы не взваливать на плечи дополнительные тяготы. И без того хоть волком вой. Проще внушить себе, что это ему только мерещится, и нет у нее никакого новорусского хахаля, и все ее объяснения – чистая правда, и все ее алиби – алиби и есть, а вовсе не продуманная система талантливой лжи. И не постанывает она, голая, в чьих-то небрежных объятиях, и в самом деле ночевала у подруги, и в самом деле пригубила коньячка на служебном девичнике, и два часа автобус ждала, а духи начальница отдала по широте души… Так проще. И без того тошно. Потому что в ответ на вопль «Изменщица! Шлюха!» получишь такое, чему не возразить…
Уж если быть ничтожеством, то не комплексующим. Иначе вообще кранты. Психиатр это понимает лучше, чем кто-то другой. Стиснем зубы и терпим. Хоть и не ждем чудес.
Потом он выходит на улицу, садится в троллейбус, послушно обилечивается, и троллейбус катит по длиннющему проспекту этого неимоверно вытянутого в длину города по берегам великой реки.
Если разобраться, это не троллейбус катит, это доктора занесло на борт машины времени, с иезуитским коварством прикинувшейся облупленным троллейбусом. И едет себе эта машина меж двух времен, меж двух времен, меж двух… Это заглавие одной из его любимых книг, точнее, результат удачных трудов переводчика. Нашелся же талантливый человек, смог же перевести «Тime and again» как «меж двух времен», хотя другие, попадалось где-то, так тупо и перепирают, бараны без чувства языка, «время и обратно», буквалисты хреновы…
Меж двух времен едет троллейбус, меж двух времен. Вокруг вроде бы давние, знакомые с детства дома, среди коих совсем мало новых, современной постройки – разве что парочка помпезных банков. Вот только вокруг этих знакомых девятиэтажек, пятиэтажек, присутственных зданий, памятников и магазинов кипит другая жизнь, то самое смешение времен.
Здесь ездят сверкающие лаком машины, да что там – не ездят, а вальяжно плывут. Здесь сверкают вывески шопов, где иные яства стоят больше месячной докторской зарплаты. Здесь прогуливаются девушки немыслимой ухоженности и упакованности. Здесь, проходя по улице, небрежно прижимают к уху мобильные телефоны, мимоходом узнают время по немыслимо дорогим часам и скрываются в немыслимо дорогих кабаках. Это и есть смешение времен, как думается доктору Терехову, давнему любителю фантастики. И это – хуже всего. Оттого, что – смешение, существуй новое и старое в двух разобщенных мирах, по отдельности, не пересекаясь, было бы не в пример легче…
А ему еще ехать и ехать, спрессованному в гуще социально близкого народа, потому что квартира его и место работы – чуть ли не в противоположных концах нереально вытянутого в длину города. Когда была возможность, не озаботился поменять квартиру, полагал, что по исполнении того самого неписаного договора дадут новую, а теперь все это нереально – и получить новую, и поменяться…
Ему еще ехать и ехать. И, чтобы отключиться, скоротать время, занять чем-то мозги, доктор Терехов вновь и вновь прокручивает в голове очередной сюжет ненаписанного фантастического романа, шлифуя его, ограняя, продумывая.
Правда, все это без пользы. Отчего-то так повелось, невезение достало его и здесь. В голове все складывается великолепно, но, едва попытаешься перенести все это на бумагу, дальше второй страницы не продвинешься, не получается, и все тут. Вроде бы и есть роман в голове во всех деталях, эпизодах и диалогах, но на бумаге это не выразишь, он давно оставил всякие попытки…
Итак… Крохотный сибирский городок, сонное захолустье (между прочим, родина доктора Терехова, так что тут особенно и выдумывать нечего). Тридцать тысяч человек, в основном частные домики, разве что в центре два десятка многоэтажек, но из них половина – дореволюционной постройки. Мебельная фабричка – вот вам и вся промышленность. Два кинотеатра. Драмтеатр опять-таки дореволюционной постройки. Электротехнический техникум – вот вам и все вузы.
Да, главное-то мы и забыли! На дворе – одна тысяча девятьсот шестьдесят пятый год, лето. Только что снят Хрущев, что никого здесь не повергло ни в уныние, ни в радость – помер Максим, и хрен с ним… Это – сибирское захолустье. Здесь нет ни диссидентов, ни золотой молодежи, ничего такого. Сонное царство, в общем.
Здесь никто не сомневается в идеалах – и не превозносит идеалы. Здесь просто живут, не считая, что чем-то обделены. Такой городок.
Трое главных героев, типичные восьмиклассники того времени, обитают в той части города, что исторически именуется «правый берег» – дома там почти сплошь частные, а единственное интеллектуальное развлечение представлено танцплощадкой на турбазе, куда наши друзья пока что не ходят, они стеснительны по малолетству, поскольку на дворе, как уже говорилось, шестьдесят пятый год, а вокруг – сибирское захолустье. Другое время, другие люди. В чем-то ужасно патриархальные, кстати.
Они, между прочим, искренне верят во все то, что пишут в газетах и твердят комсомольские секретари. Верят всем идеологическим штампам и пропагандистским клише. А что вы хотели? На дворе, еще раз повторим – шестьдесят пятый… Наши трое – нормальные комсомольцы, типичные советские ребята, кем им еще быть в этом году и в этом городе? Так-то…
Правда, это уже шестьдесят пятый. И наша троица – не какие-то там зашоренные аскеты, а нормальные парнишки со всеми свойственными этому возрасту желаниями и побуждениями. Они уже курят втихаря, они уже пробовали пивко, они уже начинают помаленьку гулять с девочками и предпринимать первые робкие попытки прикоснуться к теплому и манящему – но все это опять-таки отмечено печатью известного целомудрия и робости. Ну, как-никак, шестьдесят пятый…
Только что по экранам победно прошли французские «Три мушкетера» – и не только мальки, но и кое-кто из ровесников наших героев еще носится по улицам с деревянными или проволочными шпагами. Но не эти трое. Ну да, они тоже играют – но их игры, можно сказать, на порядок выше.
Уже стесняясь чуточку, свои деревянные мечи они уносят в ближайший тополевый лес, далеко протянувшийся по берегу речки, завернутыми в тряпки. Мол, на рыбалку пошли, а в тряпках – удочки. Но, зайдя подальше…