— Не смейте! — и всей тяжестью рухнула на пол. Он зажал ее ноги между своими лодыжками и замахнулся.
— Вот это, — начал он, звонко шлепая ее по мягкому месту, — за моего коня…
Дженни подсчитывала болезненные удары, прикусив губу до крови, силясь сдержать слезы, а рука его взлетала и падала, причиняя нескончаемые страдания снова, снова и снова.
— Вот это за вред, который ты нанесла… за дурацкий побег… за изрезанные одеяла…
Намереваясь тупить ее, пока не заплачет и не взмолится о пощаде, Ройс шлепал и шлепал; наконец у него заныла рука, но и тогда она все равно лихорадочно вырывалась, пытаясь извернуться, и не издала ни единого звука.
Ройс вновь занес руку и заколебался. Ягодицы ее напряглись, ожидая удара, тело сжалось, но она не кричала. Недовольный собой и лишенный удовольствия слышать плач и просьбы о милости, он сбросил ее с колена и встал, глядя на нее сверху вниз и тяжело дыша.
Даже сейчас непреклонная, неумолимая гордыня не позволила ей лежать распростертою у его ног. Опершись руками о землю, она медленно поднялась на нетвердых ногах и предстала пред ним, придерживая рейтузы на поясе. Голова ее была опущена, он не видел лица, но под его взглядом она передернулась и попыталась расправить вздрагивающие плечи. Она выглядела такой маленькой и беззащитной, что Ройс почувствовал укол совести.
— Дженнифер… — резко сказал он.
Она вскинула голову, и Ройс застыл в немом изумлении и невольном восхищении открывшейся его взору поразительной картиной. Она стояла как дикая, обезумевшая цыганка — рассыпавшиеся волосы окутывали ее золотым пламенем, огромные синие глаза горели от ненависти и невыплаканных слез — и медленно поднимала руку… руку, сжимающую кинжал, который, видно, сумела вытащить из его сапога во время порки.
И в тот невероятный момент, когда она высоко занесла его собственное смертоносное оружие, Ройс Уэстморленд подумал, что это самое великолепное создание, какое он когда-либо видывал, неистовый, прекрасный, яростный ангел возмездия; грудь ее вздымалась и опадала в гневном, отважном противостоянии врагу, возвышающемуся над ней, словно башня. Ройс понял: он причинил ей боль, унизил ее, но не сломил неукротимый дух — и внезапно утратил уверенность, что хочет его сломить. Мягко и просительно он протянул руку:
— Отдайте мне кинжал, Дженнифер.
Она подняла нож еще выше, целясь, как понял Ройс, прямо в сердце.
— Я больше не причиню вам зла, — спокойно продолжал он, а юный Гэвин украдкой подбирался к ней сзади, готовясь защищать жизнь хозяина. — Равно как, — многозначительно, словно отдавая приказ Гэвину, добавил Ройс, — не сделает этого и мой ревностный оруженосец, что в данный момент стоит позади вас. готовый — стоит вам только замахнуться — перерезать вам горло.
В гневе Дженни забыла, что в палатке оруженосец, что этот мальчишка был свидетелем ее позора. Мысль эта обрушилась на нее подобно лаве, извергающейся из вулкана.
— Отдайте кинжал, — повторил Ройс, вновь протягивая руку в уверенности, что теперь она ни за что не отступится. И он не ошибся. Кинжал, нацеленный в самое сердце, молнией сверкнул в воздухе. Только быстрая реакция позволила ему перехватить руку, выпростать клинок из смертельной хватки, и даже тогда, когда он рванул ее к себе, крепко обхватив тело, яркая красная кровь уже сочилась из царапины, которую она умудрилась нанести ему на щеке возле уха.
— Вот кровожадная маленькая ведьма! — взбешенно прошипел он, и все прежнее восхищение ее отвагою испарилось в тот миг, как только он ощутил на лице кровь. — Если бы ты была мужчиной, я убил бы тебя за такое!
Гэвин поглядел на рану хозяина с гневом, превосходившим гнев самого Ройса, перевел взгляд на Дженни, и в глазах юноши сверкнула жажда мести.
— Я кликну стражу, — вызвался он, бросив на нее последний ненавидящий взгляд.
— Не будь дураком! — бросил Ройс. — Хочешь, чтоб по лагерю разнеслась молва, что меня ранила монашка? Ведь это страх перед легендою обо мне поражает наших врагов, прежде чем они поднимут против меня оружие!
— Прошу прощения, милорд, — проговорил Гэвин. — Но как вы запретите ей разболтать об этом сразу же после того, как отпустите?
— Отпустите? — переспросила Дженни, оправляясь от полуобморока, вызванного видом пущенной ею крови. — Вы собираетесь нас отпустить?
— В свое время, если я прежде тебя не убью, — рыкнул Волк, отшвыривая ее прочь с такой силой, что она рухнула на четвереньки на груду шкур в углу палатки. Он снова взял графин с вином, не спуская с нее грозного взгляда, сделал долгий глоток, потом взглянул на огромную иглу на столе рядом с нитками и приказал оруженосцу:
— Поищи иголку поменьше.
Дженни сидела, потрясенная его словами и поступками. Теперь, когда она вновь обрела способность рассуждать, ей с трудом верилось, что он не прикончил ее на месте за попытку убить его. Где-то в темных глубинах сознания она уже пришла к заключению, что Волк совсем не так страшен, как рисует его легенда, — будь он таковым хотя бы наполовину, Дженни уже подвергли бы пыткам и допросам. Вместо этого он явно намеревается отпустить их с Бренной.
К тому моменту, как Гэвин вернулся с иголкой поменьше, Дженни испытывала почти сострадание к человеку, которого несколько минут назад собиралась убить. Она не могла простить и не простила ему физического насилия, но считала, что они честно сквитались теперь, когда она тоже ранила и тело его и гордость. Наблюдая, как он пьет из графина, она решила, что умнее и лучше всего отныне не вынуждать его изменить решение вернуть их в аббатство.
— Я должен сбрить вашу бороду, сир, — заявил Гэвин, — иначе не смогу осмотреть и зашить рану.
— Ну так сбрей, — буркнул Ройс. — Ты не очень-то ловок с иголкой, даже когда видишь, что делаешь. У меня полным-полно шрамов в подтверждение этого.
— Очень жаль, что она поразила вас именно в лицо, — посетовал Гэвин, и Дженни на миг попрощалась с жизнью. — Оно и так сплошь в шрамах, — добавил оруженосец, принеся острый нож и чашку с водой для бритья.
Юноша, трудясь над своим хозяином, загораживал Волка от Дженни; минуты текли медленно, и она обнаружила, что легонько клонится то в одну сторону, то в другую, раздираемая любопытством и желанием взглянуть, что за жуткая физиономия скрывается под пышной черной бородой. У него непременно окажется слабый подбородок, решила она, пытаясь заглянуть за спину оруженосца и кренясь вправо так сильно, что чуть не потеряла равновесие.
Ройс не забывал о ее присутствии и не доверял ей теперь, когда она продемонстрировала, что ей достанет храбрости на попытку лишить его жизни. Следя краешком глаза, он заметил, как она вертится в разные стороны, и насмешливо велел оруженосцу: