— Отодвинься немного, Гэвин, пускай она видит мое лицо, а не заглядывает через тебя, пока не свалится, как перев??рнувшаяся бутылка.
Дженни не успела выпрямиться достаточно быстро, чтобы прикинуться, будто бы ничего такого не делает. Щеки ее вспыхнули, и она отвела взгляд от Ройса Уэстморленда, но прежде вдруг с изумлением поняла, что Волк намного моложе, чем она думала. Более того, подбородок его был квадратным и мощным, с забавной маленькой ямочкой посередине.
— Ну-ну, не робей, — насмешливо подбадривал Ройс. Крепкое вино сильно смягчило его настроение. Кроме того, ее моментальное и поразительное превращение из бесстрашной убийцы в любопытную молоденькую девчонку было одновременно непостижимым и забавным. — Взгляни как следует на лицо, где ты только что собиралась вырезать свои инициалы, — уговаривал он, глядя на ее чопорный профиль.
— Мне надо зашить рану, милорд, — нахмурившись, проговорил Гэвин. — Глубокая и распухшая, она будет выглядеть некрасиво.
— Постарайся не выставлять меня в неприглядном виде перед леди Дженнифер, — иронически предупредил Ройс.
— Я ваш оруженосец, милорд, а не швея, — отвечал Гэвин, держа иглу с ниткой над глубоким разрезом, начинавшимся от виска хозяина и протянувшимся до скулы.
Слово «швея» вдруг напомнило Ройсу об аккуратных, почти невидимых стежках, которыми Дженни залатала пару шерстяных штанов, и он жестом отстранил Гэвина. обратив задумчивый взгляд на свою пленницу.
— Подойдите сюда, — обратился он к Дженни спокойным, но все-таки приказным тоном.
Более не желая его провоцировать, чтоб он не передумал освободить их, Дженни встала и покорно повиновалась, радуясь, что не придется больше сидеть на горящих огнем ягодицах.
— Поближе, — велел он, когда она остановилась вне пределов его досягаемости. — Будет вполне справедливо, если вы почините все, что изрезали. Заштопайте мне щеку.
В свете двух свечей Дженни увидела нанесенную ею рану, и вид разорванной плоти вкупе с мыслью о том, что в нее надо воткнуть иглу, едва не лишил ее чувств. Она проглотила подкативший к горлу комок и прошептала непослушными губами:
— Я… я не могу.
— Можете и сделаете, — неумолимо настаивал Ройс. Через секунду он сильно усомнился в разумности решения подпустить ее к себе с иглой в руках, но, заметив ее ужас при виде содеянного, снова обрел уверенность. Собственно говоря, думал он, заставить ее поглядеть на рану, прикоснуться к ней — уже само по себе возмездие!
Гэвин с явной опаской передал ей иголку с ниткой. Дженни взяла ее трясущимися руками, поднесла к лицу Ройса, но он тотчас же перехватил ее руку и произнес холодным предупредительным тоном:
— Надеюсь, вы не так глупы, чтоб хоть на миг помыслить причинить мне при операции лишнюю боль?
— Нет… я не хочу… не смогу… — слабо молвила Дженни.
Удовлетворенный ответом, Ройс протянул ей графин с вином:
— Сперва выпейте, успокойте нервы.
Если бы он в тот момент предложил яду и заверил, что это успокоит нервы, Дженни послушалась бы не колеблясь, так страшило ее предстоящее. Она подняла графин, сделала три больших глотка, поперхнулась, потом вновь поднесла его ко рту и хлебнула еще. Она выпила бы и еще, да только граф решительно вырвал графин из ее стиснутых пальцев.
— Хватите лишку, и у вас помутится в глазах и пропадет ловкость, — сухо предупредил он. — Я не желаю, чтобы вы наглухо зашили мне глаз. Ну давайте.
Повернув голову, Ройс спокойно предоставил распоротое лицо в ее распоряжение, а Гэвин стоял рядом с Дженни и следил, не нанесет ли она вреда.
Никогда еще Дженни не приходилось штопать человеческую плоть, и, протыкая разрезанную кожу графа, она не смогла подавить слабого стона протеста. Наблюдая за ней краешком глаза, Ройс старался не морщиться из опасения, что при виде этого она свалится в обморок.
— Для убийцы у вас поразительно слабый желудок, — заметил он в попытке отвлечь себя от боли, а ее — от мыслей о выпавшей ей кровавой работе.
Дженни закусила губу, снова ткнула иголкой в плоть. Краски схлынули с ее лица, и Ройс вновь попробовал развлечь ее разговором:
— Что привело вас к мысли, будто ваше призвание — стать монахиней?
— Я… у меня нет такого призвания, — выдохнула она.
— Тогда что вы делаете в Белкиркском аббатстве?
— Меня отослал туда отец, — отвечала она, преодолевая отвращение к своей жуткой работе.
— Потому что решил, будто ваша судьба — стать монахиней? — недоверчиво допытывался Ройс, искоса поглядывая на нее. — Должно быть, ему известны иные стороны вашей натуры, отличные от тех, что вы демонстрируете мне.
Это едва не заставило ее рассмеяться; он заметил, как она прикусила губку, а на щеках заиграл румянец.
— По правде сказать, — медленно проговорила она, и голос ее, когда она не сердилась и не ждала неприятностей, оказался на удивление нежным, — я думаю, вы вправе утверждать, что он отослал меня туда именно потому, что ему известны те же стороны моей натуры, что и вам.
— В самом деле? — любопытствовал Ройс, поддерживая беседу. — По какой же причине вы пытались убить его?
Он проговорил это с такой искреннею обидой, что Дженни не смогла сдержать улыбку. Вдобавок она со вчерашнего дня ничего не ела, и в крови у нее бродило крепкое вино, расслабляя и оживляя тело с макушки до пят.
— Ну? — настаивал Ройс, разглядывая крошечную ямочку в уголке ее рта.
— Я никогда не пыталась убить отца, — твердо заявила она, делая следующий стежок.
— Так что же вы сделали, раз он удалил вас в монастырь?
— Среди прочего отказалась… некоторым образом… выйти замуж за одного человека.
— Вот как? — с неподдельным изумлением вымолвил Ройс, припоминая, что слышал о старшей дочери Меррика, будучи в последний раз при дворе короля Генриха, Ходили слухи, что она — некрасивая, чопорная, холодная женщина и типичная старая дева. Он порылся в памяти, недоумевая, кто именно описывал ее в таких выражениях, и вспомнил — это поведал Эдвард Болдер, граф Лохлордон, эмиссар двора короля Иакова. Впрочем, то же самое единодушно повторяли и все остальные в тех редких случаях, когда ему доводилось слышать о ней; но, кажется, было еще что-то, что в данный момент ускользало из памяти.
— Сколько вам лет? — отрывисто поинтересовался он. Вопрос, кажется, озадачил и раздражил ее.