— Джонсоны уехали, — сказал он.
Ее возбуждение улеглось, она побледнела. Руки безвольно опустились.
Они ее бросили.
— Может, вам лучше присесть? — сказал Рауль и, взяв Викторию под локоть, подвел ее к стулу и помог сесть.
— Конечно, они уехали. Как я сразу не сообразила? То, что вы устроили на балу… — сказала она. — Мистер Джонсон никогда и ни за что не станет рисковать жизнями своих дочерей и жены. И уж конечно, не станет делать этого ради их гувернантки.
— Если у них нет чувства ответственности и привязанности, то это не такая уж большая потеря. — Рауль наполнил бокал и передал его Виктории: — Выпейте.
Попробовав, она отстранила бокал:
— Это вино!
— Оно хорошо успокаивает при потрясении.
Он говорил с ней так, как будто чувствовал ее боль.
Она давно научилась не показывать окружающим своих эмоций, бушевавших внутри. Она рано поняла, что проявление чувств делает человека уязвимым, а притворное безразличие защищает от боли, поэтому постаралась придать лицу выражение спокойного равнодушия. И теперь, когда тот самый человек, который три года назад прорвался сквозь ее хорошо отработанное безразличие, держал ее в своей власти, она не могла допустить, чтобы он заметил, как ей больно, когда люди, с которыми она жила и путешествовала, уехали, бросив ее на произвол судьбы.
Сделав еще глоток вина, она поставила бокал на стол.
— Спасибо, мне уже лучше. Я была голодна и хотела пить. Этим объясняется мое головокружение.
— Уверен, что так и есть.
Она хотела было сделать замечание за цинизм в его тоне, но он продолжил раздеваться: теперь он снял рубашку.
Вид его обнаженной кожи произвел на Викторию такое сильное впечатление, что она глаз не могла отвести. Широкие, мощные плечи, грудная клетка с отчетливым рельефом превосходно развитой мускулатуры, узкая талия, плоский живот — все это демонстрировало ярко выраженный образец атлетического телосложения.
Словно не замечая ее завороженного взгляда, Рауль бросил рубашку поверх остальных снятых предметов одежды.
Виктории следовало бы отругать его за нескромное поведение и заявить, что именно из-за этого ей нужна собственная отдельная спальня, но она сказала:
— Ну и кто же будет все это подбирать?
— Подбирать — что? — не понял он.
— Ваш галстук, ваши манжеты и воротничок. — Она указала пальцем. — Вашу рубашку!
Он впервые за все время их разговора смутился.
— Тот человек, который всегда это подбирает, наверное.
Покраснев от раздражения, Виктория вскочила.
— Если мужчины вроде вас учиняют беспорядок, уборку за ними всегда производит кто-то другой. Они к этому привыкли.
— Во-первых, мисс Кардифф, прошу не сравнивать меня с другими мужчинами, которых вы встречали в своей короткой и унылой жизни. Даже если я бросаю свои вещи на пол, то учиненный беспорядок я ликвидирую сам.
Быстрым движением, которое удивляло ее и раньше, он обнял ее за талию и крепко прижал к себе, подтверждая тем самым, что его действия не были неумышленными и что он отлично понимал, как она на них реагирует.
Он заманивал ее в ловушку.
— Что это такое вы затеяли? — воскликнула она, опасаясь, что уже знает ответ.
— Я предлагаю вам работу.
— Работу? Работу?
— Вы ведь теперь нуждаетесь в работе?
— Да, но…
— В моем замке каждый работает.
— Я не хочу работать на вас.
— Это работа не на меня. Это работа ради правого дела. Необходимо заметить, что за несколько лет я заработал очень много денег, но я финансирую революцию и не могу кормить бездельников.
— Посадите меня в почтовый дилижанс, и я уеду из вашей страны, а у вас одной заботой станет меньше.
— Это легкая работа, причем она вам может доставить удовольствие. — Он усмехнулся этакой пиратской ухмылкой отъявленного головореза. — Я предлагаю вам работу в качестве своей любовницы.
Виктория ударила лбом в лицо Рауля и почувствовала, что разбила ему губу.
Он охнул и отскочил назад.
Она почувствовала какое-то злобное и никогда прежде не испытанное удовлетворение от того, что причинила боль другому человеческому существу.
— Вы правы. Здесь есть оружие, которого я раньше не замечала.
— Мне больно, будь оно проклято, — спокойным тоном сказал он. И добавил: — Да, при надлежащей мотивации самым лучшим оружием являетесь вы сами.
Она вдруг почувствовала гордость, и ей это не понравилось. Не понравилось, что можно было подумать, будто его похвала что-нибудь для нее значит. Не понравилось также, что он так мало ее ценил, что предложил работу в качестве любовницы и подумал, что она примет предложение.
— Вы забыли, что заставило меня выскочить на балкон в ночь бала, устроенного в честь дебюта Белл?
— Лорд Мередит пялился на ваши прелести, словно прицениваясь.
Виктория за последние три года начала осуществлять изящный переход к состоянию преисполненной достоинства старой девы. И четверть приобретенного ею лоска Рауль Лоренс согнал с нее несколькими словами, как будто его никогда и не бывало. Она была потрясена. Она была сердита. Она была возмущена его манерой говорить: «пялился на ваши прелести, словно прицениваясь»! Эти слова заставили ее окинуть взглядом комнату в поисках еще какого-нибудь оружия.
Вот этот высокий металлический подсвечник, например. Если вынуть свечу и повернуть острым концом вперед, она могла бы пронзить ему грудь.
Представив себе эту картину, Виктория несколько успокоилась и спросила:
— Почему вы думаете, что вам удастся то, чего не удалось лорду Мередиту?
Он рассмеялся, но тут же поморщился от боли и снова прикоснулся к губе.
— Вы, конечно, молоды и красивы…
— Так вы это заметили? — усмехнулся Рауль.
— …но у лорда Мередита есть деньги, и его вряд ли убьют из-за его собственных глупых амбиций.
Улыбка исчезла с лица Рауля.
— Я уже говорил вам, что у вас острый язычок, но маловато здравого смысла, — произнес он и шагнул к ней.
Виктория сказала воинственным тоном:
— Осторожнее, у вас губа уже кровоточит.
— Лучше бы вы поцеловали ее, — сказал он и обнял Викторию. — Вам не приходило в голову, что неразумно дразнить человека, который держит вас в своей власти?
— Я это знаю, — сказала она, хотя не делала такой глупости с тех пор, как ее отчим ударил мать за то, что та не научила Викторию должному уважению.