Дэвид начал понимать, к чему клонится разговор.

– Это было приятно.

– Филиппа говорит, что для миледи целоваться не так просто. Если она вас поцеловала, значит, дело серьезное.

В полумраке конюшни Дэвид расслабился. Сено от дождя пахло плесенью, вместе с запахом навоза образуя аромат, слаще которого для него не было ничего на свете. Уж если он не мог быть у себя дома, ему было лучше всего здесь. Лошади – своевольные, жестокие, бессмысленно ревнивые создания. Он понимал их лучше, чем женщин.

– Для меня это было очень серьезно, – сказал он. – Как мой сквайр, ты понимаешь, что мои тайны – дело святое и их нельзя выдавать?

Эдгар кивнул.

– Я хочу добиться ее расположения.

– Я так и думал. – Эдгар осмотрел Дэвида так же внимательно, как Дэвид раньше осматривал его. У него был при этом такой вид, словно он был отцом Элисон, оценивающим претендента на ее руку. После долгой паузы он принял решение и кивнул: – Если вы будете меня слушать, я могу вам помочь.

Любому наемнику было известно, что сведения, полученные из осажденного замка, помогают значительно сократить время осады. Сейчас Дэвид нашел источник таких сведений, и он едва мог скрыть радостное возбуждение:

– Я на тебя полагаюсь.

– Добиться расположения миледи очень трудно.

Эдгар произнес эти слова важным тоном. Его даже не смутило, что при этом он споткнулся о вилы и шлепнулся в грязь.

Дэвид поднял и отряхнул его.

– Что ей нравится?

– Нравится?

– Что доставляет ей удовольствие? Эдгар подумал.

– Я не знаю, бывает ли миледи когда-нибудь довольна всем. Ей нравится, когда я не чешусь. Ей нравится, когда я читаю молитвы без напоминаний. Ей нравится, когда я моюсь без напоминаний.

– Что ей нравится для себя? Эдгар взглянул на него с удивлением.

– Для себя ей ничего не нужно. Она – наша госпожа.

– Она никогда не смеется?

– Нет!

– И даже не улыбается?

– О, она улыбается. – Черты мальчика смягчились, и на лице у него появилось мечтательное выражение, как у влюбленного. – Когда она улыбается, она делается такая красивая. – Вид его снова стал суровым. – Но она редко улыбается, потому что ей нравятся только мужчины, которые трудятся и, не жалуясь, выполняют свой долг. Она говорит, что таких немного.

Дэвид хотел было возразить, но не смог.

– Может быть, и так.

– Она говорит, что мужчины слишком много берут на себя и указывают ей, как вести дела, как обрабатывать землю и торговать, а она сама знает лучше, чем десяток мужчин.

– Бьюсь об заклад, что так и есть.

Эдгар, очевидно, хорошо обдумал тактику для Дэвида, потому что он сказал с недетской проницательностью:

– Мне кажется, ей бы понравилось, если бы человек уважал ее, умывался каждый день и делал, что положено, без напоминаний.

– Пожалуй, ты прав.

– И может быть, – Эдгар застенчиво улыбнулся, – вы могли бы иногда целовать ее, как сегодня утром.

Дэвид подумал немного:

– Поцелуи я лучше придержу пока.

– Как это?

– На крайний случай. Когда они ей понадобятся.

Взяв Эдгара за плечо, Дэвид повел его вдоль стойл.

– Ты будешь стричь меня и брить, а если ты увидишь, что я чешусь…

– Что тогда, сэр?

– Вытяни меня ремнем.

8

– Вы приказали мне явиться, миледи?

Сэр Дэвид остановился в дверях, и солнечный свет, проникавший к ней в комнату из солара, большой верхней залы, погас. Тем не менее Элисон закончила запись в расчетной книге, прежде чем заметить его присутствие.

– Да. – Она указала на скамью по другую сторону узкого стола. – Садитесь.

Его красная туника и темно-синяя котта пахли дымом от очага, он выглядел сытым и довольным. Дэвид с интересом оглядел крошечную, без окон комнату.

– Чем вы здесь занимаетесь?

– Проверяю счета, – устало отвечала она. – За этим я вас и позвала.

– Здесь холодно и темно, как в могиле. – Он похлопал рукой по кожаному мешочку, который принес с собой, перекинул ногу через скамью и устроился на жестком сиденье. Протискиваясь между массивным длинным столом и стеной, он заметил:

– И слишком тесно.

– Холод и темнота побуждают меня усердно трудиться и не затягивать дела, – пояснила она.

Откинувшись, он вытянул длинные ноги так, что ступни его уперлись в противоположную стену рядом с ней, и положил мешок на колени.

– У монахов и то бывают кельи получше.

Элисон не возразила. Еще бы ему так не показалось! Он спал в лучшей комнате для гостей, ел самые изысканные блюда и регулярно объезжал ее владения в поисках… неизвестно чего. С тех пор как он месяц назад поселился в замке, не было ни угроз, ни опасностей.

Он задел ее колено своим, и она опустила глаза. Его ноги загораживали ей выход, но это ее не смутило. С того самого утра в его спальне он больше не возвращался к своей нелепой мысли жениться на ней, и ей казалось, что он о ней забыл – только это было маловероятно. Скорее всего, их первый поцелуй внушил ему отвращение к ней.

Однако, судя по его поведению, это было не так. Он был вежлив, утонченно вежлив, воплощение лучших рыцарских качеств.

Открыв стоявшую на столе шкатулку с золотом, она отсчитала монеты и протянула ему.

– Ваше жалованье за второй месяц в надежде на будущие успехи.

Она передала ему нагревшееся в ее руках золото. Он любовно поиграл монетами, проводя пальцем по выпуклостям на их поверхности, потом посмотрел ей в глаза и улыбнулся:

– Каждое утро я с Эдгаром объезжаю ваши владения, но я не заметил ничего подозрительного. Это единственное, что я сделал. И больше ничего, ровным счетом ничего.

В его приятном голосе не было слышно нетерпения. На чисто выбритом подбородке проступила ямочка. Он только что еще раз вымылся. Этого зрелища ей удалось избежать, но результаты пришлись ей по вкусу. И вдруг она поняла, что он очень сердит.

Приглядевшись, она увидела, как напряглись мышцы на его лице, когда он сжал зубы, как появились складки между бровями, как в неестественной улыбке скривились губы.

Да, он был сердит, но почему?

– Вы много сделали, – мягко сказала она, пытаясь понять его. – Вы нашли место, где прятался лучник.

– Не я, миледи. – Он сложил монеты горкой на столе. – Это сделал одиннадцатилетний мальчик. Может, было бы больше толку, если бы я знал, что вам угрожает.