– Дай мне десять минут, а потом впусти их, – приказала ему королева.

Он снова поклонился и закрыл за ней дверь.

Она с ненавистью посмотрела на трон и ступени, которые к нему вели. Какой низкорослый, неуверенный в себе, сопливый королек придумал эти ступени? К тому же мраморные! Если Ренье и Сорча не явятся в ближайшее время, королева Клавдия упадет с них и свернет себе шею. И тогда у ее внучек будут неприятности, потому что она станет досаждать им в виде призрака, такого злобного, что прежняя ее строгость покажется им добротой.

Вздохнув и опираясь на трость, королева взобралась на две ступеньки, громко вздыхая от боли в суставах, и опустилась на трон.

Проклятие! Казалось, трон высечен изо льда, таким он был холодным. Однако, покрытый позолотой, выглядел внушительно, а когда Питер открывал двери перед самозванцами, то важно было именно это.

Женщина шествовала первой, высоко подняв голову, сжав кулаки и вздернув подбородок. Она вышагивала, словно воплощение оскорбленного монаршего достоинства, а Сорча, милая, добрая Сорча, никогда бы так не шла.

У королевы Клавдии оборвалось сердце. Как всегда, когда перед ней оказывалась не Сорча. Потому что всякий раз она втайне надеялась увидеть свою старшую внучку.

– Бабушка…

Голос у девицы был приятный. Аристократичный, ясный. Говорила она с легким акцентом, как человек, который долго прожил в Англии и приобрел дурные привычки.

– Неужели ты отправила этого говнюка для того, чтобы он меня нашел и на мне женился?

Она указала в сторону двери, откуда доносились два низких мужских голоса.

– Ты неплохо подражаешь принцессе Сорче, – проговорила королева Клавдия. – Ты допустила всего одну ошибку. Сорча не стала бы врываться в тронный зал и разговаривать со мной таким тоном.

– Стала бы, доведись ей пережить то, что пережила я.

Женщина сняла шапку.

Волосы у нее были такого же цвета, какой когда-то был у королевы Клавдии. На секунду волна воспоминаний захлестнула королеву.

«Дорогая, твои волосы… Я должен нарисовать тебя, обнаженную и прекрасную, в ореоле твоих волос. У них цвет восходящего солнца».

Острая боль в плече вернула королеву к действительности.

Королева глубоко дышала, дожидаясь, чтобы приступ прошел, и не сводила глаз с лица девушки. Оно обветрилось на морозе, синие глаза были полны ярости.

Не такой королева Клавдия ожидала увидеть Сорчу.

И все же это была она.

«Слава Богу! Слава Богу!»

– Да, я действительно отправила говнюка привезти тебя.

Когда она заговорила, Ренье вошел в зал и застонал:

– Уже?

Молниеносным взглядом королева Клавдия проверила его, Да, это Ренье.

– Я отправила принца-говнюка. Сожалею, но он был единственным, кто оказался под рукой.

– Понятное дело.

Сорча сняла перчатки и плащ и швырнула их на небольшой столик.

Королева Клавдия не рассчитывала получить удовольствие от появления внучки. Сорча всегда вела себя так, словно боялась даже южного ветерка. А теперь, казалось, она готова обняться с северным штормом.

– Иди, поздоровайся со мной как положено.

Сорча быстро поднялась по ступеням, прижалась губами сначала к одной щеке королевы, потом к другой и протянула ей руку, чтобы помочь.

– Я приказал, чтобы в верхней гостиной приготовили закуску.

Ренье стоял, заложив руки за спину, наблюдая за тем, как женщины спускаются по ступеням.

– Не смеши меня, – сказала Сорча. – Неужели не видишь, что она не сможет подняться по лестнице?

Он посмотрел на Сорчу так, словно ему хотелось ее ударить.

Нет, погодите…

Это была не ярость. Это было желание.

Как любопытно!

– Ренье всегда был надменным отпрыском благородного семейства. – Королева Клавдия адресовала ему ухмылку, обнажившую зубы. – Ну, скажи мне, что он на этот раз натворил?

– Он женился на мне. – Сорча обожгла его гневным взглядом. – Но я хочу, чтобы брак признали недействительным.

Глава 24

Весна пришла в Бомонтань потоками цвета. Цветы распустились, птицы порхали и пели, посевы пробились из-под земли… И военные карты были развернуты на столах в тронном зале, где Ренье со своими советниками обсуждал стратегию вторжения в Ришарт. Эти дискуссии заставляли Сорчу радоваться, когда ей удавалось ускользнуть от своих фрейлин и скрыться в саду за стенами замка. Там по крайней мере она не слышала слов «кавалерия», «тактика», «пушка». Не слышала также слова «долг», «дипломат», а также самый неприятный для нее вопрос: «Ждете ребенка?»

Она ходила по дорожкам, где бегала еще ребенком, вдыхала воздух, напоенный знакомыми ароматами, и надеялась, что Ренье не вспомнит о ее любимом уголке и не найдет ее. Он всегда ее находил, настаивая, чтобы она оставалась подле него во время всех военных советов, пока королевские казначеи объясняли функционирование казны, а особенно когда люди приходили, чтобы приветствовать их возвращение и просить о восстановлении справедливости. Он надеялся, что Сорча будет говорить ему правду. Она должна учиться одновременно с ним, чтобы смогла править, когда он уедет отвоевывать свое королевство.

А если он не вернется с войны, ей тем более необходимо научиться быть королевой.

Казалось, эта мысль должна ее радовать: Сорча ненавидела этого человека и, к отчаянию всех придворных, этого не скрывала. В то же время мысль о том, что он погибнет, сражаясь за свою страну, вызывала в ней желание погибнуть вместе с ним. Что за мысли приходят ей в голову? Неужели у нее нет ни капли гордости? Ведь он ей прямо сказал, что ему необходимо было жениться на одной из Потерянных принцесс, а она оказалась единственной, которая осталась. Ему также нужна была ее страна и ее тело, чтобы она родила ему наследника.

– Ваше высочество!

Она притворилась, будто не слышит, и пошла дальше по вымощенной гравием дорожке.

– Ваше высочество, прошу вас! Я хотел бы поговорить с вами, но не могу вас догнать.

Марлон. Конечно. Товарищ Ренье по темнице, один из тех, кто попал туда с ним, и единственный, кто вернулся живым.

Сорча обернулась, притворившись удивленной, и сказала:

– Марлон! Рада вас видеть! Чудесный день, чтобы прогуляться, не правда ли?

– Но я могу только проковылять.

Сорча вздрогнула.

– Шутка. Можно посмеяться.

Марлон не погиб в темнице, но дорого заплатил за то, что помог Ренье обрести свободу. Марлон ходил, опираясь на две палки. Ноги у него были раздроблены, и постоянная боль прочертила глубокие морщины вокруг его рта и между бровей. Однако он стоически переносил эту мучительную боль и доказал, что является одним из лучших умов в правительстве.