Джейн схватила самое большое полотенце из стопки, лежащей на деревянной скамье, и положила его себе под ноги, пока Блэкберн и Сьюзен обменивались сердитыми взглядами. Блэкберн подумал, что это Элизер приучил Джейн к плебейской заботе о вещах, и, взяв еще одно полотенце, завернул ее плечи. Другим он накрыл голову девушки и энергично вытер ее.
Закутанная в сухой хлопок, Джейн проговорила:
– Милорд...
– Рэнсом, – исправил он.
Ее лицо вытянулось, покраснев от смущения.
– Милорд, я не могу вас так называть!
– Ну разумеется. – Блэкберн отбросил одно полотенце и взял другое. – По крайней мере, не в присутствии моей сестры.
Джейн открыла рот, чтобы сказать, что никогда не сможет называть его по имени, а он стоял с полотенцем наготове. Если она возразит, он использует это полотенце таким образом, что уже ни у кого – ни у Илфорда, ни у служанок, ни у леди Гудридж – не останется сомнений в его близком знакомстве с ее телом.
И Джейн знала это. Блэкберн наслаждался такой дилеммой и уже почти торжествовал победу, но вдруг девушка спокойно сказала:
– Милорд, вам тоже нужно обсохнуть.
– Гораздо интереснее сушить тебя, – пробормотал он.
– Что? – спросила его сестра. – Что ты сказал, Рэнсом? Блэкберн поднял полотенце.
– Я признаю, что Джейн, как обычно, права.
Под руководством Илфорда служанка поставила поднос с дымящимся чаем и тремя чашками на столик рядом с леди Гудридж. Другая служанка принесла блюдо с пирожными и поставила его рядом с подносом. По знаку Илфорда девушки сделали реверанс и удалились. Удостоверившись, что хозяйке больше ничего не требуется, дворецкий сказал:
– Для ваших гостей приготовлены спальни, миледи. Могу ли я быть еще чем-нибудь полезен?
– Нет, – сказала леди Гудридж, – спасибо, Илфорд, ты можешь идти.
Когда дверь за ним закрылась, Рэнсом заметил, что Джейн торопливо вытирает образовавшуюся лужу и заворачивается в одеяло. Она, наверное, считает, и совершенно справедливо, что Рэнсом снова накинется на нее с полотенцем, если она не согреется. Джейн была чересчур независима и не заботилась о собственном благополучии.
Леди Гудридж протянула ей чашку чая и пригласительным жестом указала на скамейку напротив огня.
Джейн стояла к нише спиной.
– Садитесь, мисс Хиггенботем.
Джейн расстелила на скамейке полотенце и присела. Леди Гудридж выглядела загадочно.
– Мне весьма любопытно, как вы оказались в таком состоянии.
– Я делала набросок, – вяло объяснила Джейн. – Лорд Блэкберн был против.
Подняв одну бровь, леди Гудридж протянула Блэкберну его чай и сказала:
– Набросок чего? – при этом она выразительно посмотрела на его пах.
– Корабля, – огрызнулся Рэнсом. – Английского корабля, шедшего по морю.
– Никогда не знала, что у тебя настолько обывательский склад ума, Рэнсом. В следующий раз ты сломаешь скрипки придворных музыкантов?
Облокотившись на каминную полку, он маленькими глотками пил горячий чай и смотрел на Джейн. Черт бы ее побрал. Она могла бы нарисовать любой корабль из тех, которые сегодня проплывали мимо. Но она выбрала «Вирджинию Белль», единственный корабль во всей флотилии, который вез секретную депешу в Веллингтон. Это не могло быть простым совпадением, учитывая, кто в этот момент стоял за плечом и указывал, что рисовать.
– Мисс Хиггенботем не хватает жизненного опыта, чтобы понимать, что излишняя детализация некоторых предметов в... живописи... может быть воспринята как измена родине.
Джейн со звоном опустила чашку на блюдце и поставила на столик рядом с собой.
– Я достаточно взрослая, милорд. Сомневаюсь, что среди ваших знакомых найдется леди с таким жизненным опытом, как у меня.
Выпрямившись, он ответил:
– Ты все еще девица...
– Неужели? – удивилась леди Гудридж.
Но Блэкберн не обратил на сестру внимания. Он пристально смотрел на Джейн.
– У тебя нет опыта, который имеет зрелая женщина. Если когда-нибудь ты выйдешь замуж и обретешь опору в лице мужа, то, уверен, ты и тогда будешь совершать такие незрелые поступки, как...
– Как рисование? – Джейн наклонилась вперед. – Ваше непонимание очевидно, милорд. Для меня рисование – это не общепринятое дамское занятие, а проявление моего внутреннего мира.
– Это проявление отчаяния. Ты не можешь с чистой совестью делать то, что делаешь.
Явно смущенная, Сьюзен перебила:
– Ты думаешь, Рэнсом, что можешь судить о таланте мисс Хиггенботем?
– Я сейчас говорю не только об искусстве. – Он помедлил с разоблачением. По какой-то причине ему не хотелось, чтобы его сестра плохо думала о Джейн, так как та прельстилась работой французской шпионки.
– Нет, лорд Блэкберн уверен, что знает все. – Ее ироничный тон сказал ему, что на самом деле она так не думает. – Для него я тот же сырой ком глины, каким была одиннадцать лет назад. Он считает, что без опыта замужества женщина ничего из себя не представляет...
Он звякнул чашкой о блюдце.
– Я этого не говорил.
– Тогда как мужчина взрослеет сам по себе. Если вообще взрослеет. – Глаза Джейн сверкали, когда она повернулась к нему. – Уверяю вас, милорд, я взрослая женщина. Я начала взрослеть после того момента на балу, когда у Мелбы случился припадок. Вы помните это, милорд, или вы были слишком заняты бегством от моей скульптуры?
Он вздрогнул и понял, какое чувство скрывалось в глубине ее души. Злоба. Бешеная черная злоба, которая происходит от одиночества и несбывшихся надежд. Плодом которой, возможно, явилось предательство.
– Целый год я смотрела, как моя сестра умирает, ничем не в силах ей помочь, кроме как держать за руку. У смертного одра я пообещала, что позабочусь об Адорне, и мне пришлось жить в доме скупого торговца, выслушивая постоянные упреки и оскорбления.
– О, моя дорогая, – леди Гудридж похлопала Джейн по руке.
– Нет, не нужно жалеть меня, миледи. Мое горе закалило меня. – Джейн пожала ее руку в ответ с большим теплом, чем предписывали приличия.
В эту минуту Блэкберн понял, сколько Джейн в действительности испытала. Что он может сказать, чтобы заставить ее изменить свое мнение? Джейн не позволит мужчине о ней заботиться. Она считала мужчин злобными, глупыми и не заслуживающими доверия существами.
Совсем как он – в ответ на тайно созданную ею по простоте душевной статую.
Джейн словно прочла его мысли и сказала:
– Даже вы, милорд, способствовали моему взрослению. Все еще облокачиваясь на каминную полку, Блэкберн весь напрягся.