– Опять.
Жар прошел от сосков до лба, и он с удовольствием наблюдал, как она краснеет.
Но Джейн довольно колко ответила:
– Да. Если мы придем позже и уйдем раньше, наш позор никогда полностью не забудется.
Блэкберн вздрогнул. Его пальцы напряглись, а улыбка стала маской.
– Какой позор?
– Они застали нас в моей студии две недели назад, милорд, и мы поженились неделей позже. Это последний скандал в длинной череде скандалов с нашим участием, не так ли?
– О, – он расслабился, успокаиваясь так быстро, что она могла бы это и предвидеть, щелчком пальцев отогнал призрак позора и сказал:
– Ты теперь Квинси. Мнение света не должно тебя беспокоить.
В его речи слышалось откровенное презрение, но Джейн слишком хорошо изучила его, чтобы не заметить, что ему что-то мешает. Не страсть, а какое-то другое чувство, которое заставляет его так улыбаться, – и которое касается ее.
Выскальзывая из его рук, Джейн повернулась, чтобы видеть его лицо.
– Почему ты выглядел таким озадаченным, когда я упомянула о скандале?
– Разве? – Он посмотрел в зеркало и поправил галстук. – Могу тебя уверить, что я уже привык к скандалам. – Он улыбнулся ей, чтобы смягчить колкость. – Но нам нужно поторопиться.
– А я думала, что мы Квинси, и нас не должны беспокоить такие мелочи.
– Правильно, но мы должны беспокоиться о Сьюзен. Она не сможет спокойно воспринять наше опоздание. – Блэкберн щелкнул пальцами, подзывая служанку.
Мойра принесла платье и хотела одевать Джейн прямо перед Блэкберном, но Джейн спряталась за ширму.
– И нам нужно сопровождать Адорну в течение сезона, – голос Блэкберна звучал совсем близко, словно он не мог допустить, чтобы их разделяла даже тонкая перегородка.
Адорна была очень взволнована по поводу замужества тетушки и предпочла остаться в доме Тарлинов на время короткого четырехдневного медового месяца Джейн и Рэнсома в Турбийо-не. Но Джейн не могла оставить свою племянницу у Тарлинов насовсем, к тому же, став леди Блэкберн, она приобрела определенное влияние в свете и могла оказать протекцию девушке. Мойра надела ей платье на голову, и Джейн поспешно натянула его.
– Ты ведь не возражаешь против Адорны?
– Абсолютно. Она очаровательная девушка, но мы не можем заставлять ее ждать. – Блэкберн зашел за ширму. – Она, возможно, уже решила действовать самостоятельно.
Джейн смотрела на Рэнсома, придерживая ожерелье, пока Мойра застегивала замок.
– Она этого не сделает.
– Ну разумеется, нет. – На его лице появилось веселое выражение. – С тех пор, как она переехала сюда, я просто поражен ее здравым смыслом.
Адорна стала жить с ними три дня назад.
Она, как всегда, создавала вокруг себя сплошные неприятности.
И, как всегда, делала это не нарочно. Однако после свадьбы ее тети и маркиза Блэкберна она стала еще более завидной невестой, и ее блестящий успех в свете действовал даже на самых критически настроенных мамаш. Количество джентльменов, приезжающих проведать Адорну утром, удвоилось, толпа вокруг нее на балах была такая плотная, что невозможно было протиснуться, и Джейн видела выражение отчаянной слепой страсти на лицах некоторых поклонников племянницы. Джейн боялась еще одной попытки похищения.
Или чего-то похуже, потому что Адорна стала очень задумчивой и тихой, словно все время напряженно о чем-то размышляла – очень необычное для нее состояние.
– Я почти готова, – сказала Джейн.
Когда Блэкберн, держа супругу под руку, спускался под руку по лестнице, он посмотрел на дверь кабинета.
– Что он так поздно здесь делает?
Мсье Шассер стоял у выхода, сжав кулаки и опустив голову.
– Не знаю.
Когда они подошли к дверям, Джейн сказала:
– У вас какие-то проблемы, мсье? Учитель французского резко поднял голову.
– Леди Блэкберн. А... нет. Я просто пришел убедиться, что мадемуазель выучила свою французскую фразу.
– Какое усердие. – Блэкберн откровенно насмехался. – И как?
Тонкие улыбающиеся губы мсье Шассера слегка скривились от разочарования.
– Мисс Морант, как всегда, – испытание, милорд, но, тем не менее, она делает успехи. – Он поклонился. – Вы собираетесь ехать на прием, и я ухожу.
– Аи revoir, мсье Шассер, – попрощалась с ним Адорна, стоя в дверях кабинета и вяло махая рукой. – До завтра.
– A demain, – сказал он.
– А... что? – Адорна наморщила носик.
– A demain. Это значит «до завтра». Я раньше уже говорил вам, что «a demain» означает... – Мсье Шассер поднял палец, но остановился и покраснел. – Pas importe, мадемуазель. – Не имеет значения.
Пока учитель поспешно выходил, на Блэкберна напал неожиданный приступ кашля; Джейн видела, что он пытается сдержать смех.
– Неприлично смеяться, – сказала она.
– Но тебе ведь тоже смешно, – заметил Рэнсом.
Это была правда. Но если она не выдержит и рассмеется вместе с ним, ее справедливая обида на него растает. И если она потеряет остатки злости, эта невыносимая надежда снова разгорится. Она начнет вспоминать... вспоминать, как она боготворила Блэкберна, как даже от случайного взгляда его темных глаз приходила в трепет, как его разговор всегда восхищал ее.
Как она любила его.
Если она позволит этим воспоминаниям расцвести и уступит надежде и любви, она снова станет ранимой. Он снова высокомерно отвергнет ее, и она не знала, как сможет – и сможет ли – перенести этот удар.
– Никогда не понимаю, о чем говорит мсье Шассер, – призналась Адорна, искренне разочарованная собой. – Он такой строгий. Никогда не улыбнется. И учит говорить меня такие глупые вещи.
– Например? – Блэкберн взял у лакея приталенное пальто Джейн и помог ей надеть его.
Один из лакеев кинулся помогать Адорне одеть ее модно скроенный жакет.
– Сегодня я должна была выучить фразу «Une maison bleue de pres le pain le miche a beaucoup les habits rouges».
Блэкберн взял Джейн за руку.
Она высвободила ее, чтобы надеть перчатку.
Он перевел:
– У синего дома рядом с круглой буханкой хлеба много красных одежек.
Джейн пристально посмотрела на Рэнсома. Он однажды утверждал, что не говорит по-французски, а сейчас переводит, словно это его родной язык.
– Ты закончила? – спросил он её.
– С чем?
– С перчатками.