— Скоро уже? — не терпится Гвен.
Вот бы оказаться на заднем сиденье чьей-нибудь «хонды», думается ей.
Сумерки. Странное, обманчивое время, когда видишь то, чего нет. По крайней мере, нет сейчас, в настоящем. Вон там, у кленов, — лестница Алана, ее брата. Темный силуэт в лесу — наверное, корзина Джудит Дейл, которую она всегда брала, идя по чернику. А поодаль, у каменной стены, стоит мальчик, в которого Марч была влюблена. Ей чудится или он действительно пошел за ними следом? Замедли она шаг — и он догонит, поравняется. Надо бы поосторожнее, иначе мальчик навечно останется рядом.
— Зачем так нестись?
Гвен запыхалась, пытаясь поспеть за матерью.
— Я вовсе не бегу, — убежденно отвечает та.
И тут же приводит ряд причин, почему бежать надо. А именно: добраться до ближайшего телефона, срочно позвонить, чтобы приехали и вытащили машину. И Ричарду в Калифорнию, пусть не волнуется — они целы и невредимы. Обязательно связаться с Судьей: обговорить, когда можно будет осмотреть имущество миссис Дейл. А еще звякнуть Кену Хелму, он всегда не прочь был у них подзаработать: придет, взглянет на дом, не нужен ли ремонт. В мансарде, конечно же, полно белок. Как, впрочем, и всегда в такое время года.
Нарядные ботинки Гвен облеплены грязью, ей холодно.
— Понятно теперь, отчего ты и папа никогда сюда не возвращались. Здесь мерзко.
Плечи Марч болят от чемодана, онемела шея. Старая грунтовка — один сплошной подъем. Им бы пойти по 22-му шоссе, однако там, по левую руку, не миновать развилки, прозванной в народе Чертовым Углом. У Ричарда — разгар семестра, он не поехал. А то не было бы проблем. Она не готова пройти то место лишь с Гвен на пару. Еще не готова. Говорила ведь и Ричарду, и себе: прошлое — всего лишь прошлое, оно было — и уже бессильно. Однако если это так, то откуда тогда ощущение, будто некто незримый водит сверху вниз по ее коже кубиком льда?
— Кажется, я вижу дом, — сообщает Гвен.
Кен Хелм первым обнаружил миссис Дейл. Он принес кирпичи — чинить дымовую трубу — и постучал в дверь. Был ранний вечер понедельника, небо темно-синим бархатом ложилось на холмы. Кен подумал было, что никого нет дома, но затем налетел ветер и распахнул дверь. Джудит сидела в кресле у камина, душой уже не в мире сем. Билл Джастис, старый друг и деловой партнер отца Марч, известный всему штату просто как Судья, позвонил ей в Калифорнию на следующее же утро. Что ж, по крайней мере, обошлось без больничной койки, болей и героических мер по спасению. Однако это не слишком утешает Марч. В особенности потому, что Билл — адвокат с полувековым стажем, тридцать лет из которого он был к тому же и судьей, — прикрывал рукой телефонную трубку, надеясь, что не слышно, как он плачет.
— Дымовая труба, однозначно, — щурится в темноту Гвен. — Я вижу ее. А еще ворота.
В самолете, после тряски на взлете, Марч заснула. Иными словами, сделала то, чего не следовало ей в дороге делать, ибо всякий раз, отходя от сна, она долгое еще время была вялая, медлительная и не в состоянии сообразить, что к чему.
Ей снился отец, вот уже двадцать пять лет как умерший. Генри Мюррей стоял в дверях их гостиной, в том свитере, что больше всего ей нравился, — бурой шерсти, с глубокими карманами, где он всегда держал ментоловое драже. Они с Биллом Джастисом были единственными адвокатами на весь город. Хоть и партнеры — но по разные стороны баррикад в наиболее трудных тяжбах, благодаря которым отец и снискал себе популярность.
«Вам Мюррея или Справедливость?» [2] — шутил обычно Билл. И должно быть, не мог иначе, поскольку Мюррея любили все. Дети выпрашивали по мятному леденцу всякий раз, как он появлялся в городе, и неугомонно следовали за ним, прося еще. Когда он внезапно умер, допоздна заработавшись в своем офисе, вся ребятня в городе заговорила об аромате мяты, странным образом возникшем в ночном воздухе, будто что-то сладкое незримо проносили мимо.
При каждом воспоминании об отце Марч ощущает острую боль в боку. Поразительно, как много утрат способен выдержать человек. У Ричарда вообще никого не осталось, за исключением Марч и Гвен. У Марч с этим немного лучше — есть брат Алан, от которого, впрочем, она стала так далека, что более нет смысла считать их родственниками. И вдвойне такого смысла нет по отношению к сыну Алана, мальчику, которого она никогда даже не видела.
— Пришли, — объявляет Гвен.
Ворота. Марч ставит чемодан и осматривается.
— Поверить не могу, мам, что ты могла здесь жить. Ну и ну!
В сумерках дом выглядит кособоким и старым. Сгоревшая часть — кухня и обеденный угол — отстроена в виде более чем скромной пристройки. Марч прожила в этом доме до двадцати одного года. Вон ее окно, над крышей веранды, с черными ставнями, слетевшими с петель. Там и проводила она почти все время в те последние годы. У окна. В ожидании.
Удивлена ли Марч, что вспомнила о Холлисе, увидев вновь свое окно? Ей было только семнадцать, когда он ушел, а она уже любила его, казалось, всю свою жизнь. В ту ужасную зиму с небом непреходяще пепельного цвета и полностью обледеневшим орехом во дворе она впервые стала находить серебряные нити, пробившиеся в ее темных волосах.
Смеркается. Тот самый двор, орех, раскинувший ветви. И нечто в кустах айвы, отчего они ходуном ходят. Гвен жмется к Марч, вся словно льдом покрылась, снаружи и внутри.
— Ма-ам…
Если Гвен кажется испуганной, значит, так оно и есть. Не на то, прямо скажем, она рассчитывала, согласившись ехать с матерью на похороны в другой конец страны. Она рассчитывала прогулять недельку школы, дрыхнуть до обеда каждый божий день, есть лишь шоколадные батончики да кукурузные хлопья, пребывая в полном отрыве от опостылевших будней. Но сейчас, этим темным вечером, она чувствует, каким далеким стал ее дом. Кто эта женщина рядом, с длинными черными волосами и печальным выражением лица? Достаточно смелая (точнее, изрядно шальная) — пререкаться с охранниками, попавшись на краже в торговом центре Пало-Альто, сейчас Гвен действительно боится. Ну надо же в такое впутаться! И ведь не развернешься, не побежишь домой.
— Не бойся. Это всего лишь кролики.
И верно, это пара кроликов бурого окраса, под изгородью из айвы. Самый крупный скакнул к Марч и Гвен с таким видом, словно хочет выяснить — кто кого. Будто весь этот холм — его, существа, что целиком поместилось бы в широкую дамскую шляпу или кухонный котелок.
— Брысь! — говорит ему Марч. — Пошел вон!
Он даже не шевельнулся, и ей приходится воинственно потрясти чемоданом. Кролик не спеша ускакал в лес.
— Видишь, никаких проблем.
Но Гвен далека от уверенности, в безопасности этих мест.
— Зайдем? — шепотом спрашивает она ломким, надтреснутым голосом.
— Или придется; спать на веранде.