— Ну а теперь мы собираемся разделить все ваши любимые развлечения: верховую езду, работу хлыстом и извинения. Вы оседаете мое колено, я пущу в ход хлыст, а уж потом ожидаю услышать просьбу о прощении. Надеюсь, вам ясны правила нашей маленькой игры?
Уитни невольно посмотрела на черный кнут для верховой езды и решительно вскинула голову, не давая себе труда ответить.
— Ложитесь на мои колени, Уитни, — велел он, вежливо протягивая руку, чтобы помочь девушке, и та, к своему ужасу, машинально сжала ее. Один рывок, и Уитни упала на колени и со жгучей ненавистью уставилась на Клейтона. Подняв темные брови, он многозначительно кивнул на свое колено.
Утопая в океане стыда, Уитни выполнила приказ. Его жесткие бедра прижались к ее вздрагивающему животу; в дюйме от ее носа жужжала пчела, запутавшаяся в траве. Где-то над Уитни раздался его голос:
— Я остановлюсь, когда вы извинитесь. Не раньше. Он поднял руку, и Уитни успела лишь растерянно подумать, насколько могут послужить защитой юбки амазонки. Ответ был получен немедленно. Хлыст, свистнув, врезался в нежную плоть, оставив рубец. Клейтон помедлил, ожидая. Ожидая ее мольбы и просьбы о прощении.
Но Уитни лишь крепче стиснула зубы. Он может избить ее до потери сознания, она рта не раскроет. Ничего он не дождется.
Его рука опустилась во второй раз, хлыст немилосердно обжег ягодицы. Еще одна пауза…
Сквозь застилавшую мозг невыносимую боль Уитни продолжала считать, чтобы сохранить разум: три… четыре… пять… Но теперь она тихо всхлипывала. На шестом ударе тело ее дернулось, а из горла вырвался сдавленный вопль. Его рука поднялась в седьмой раз, и Уитни неожиданно для себя крикнула:
— Прекратите! — и тут же прокляла свою слабость.
Он грубо схватил ее за плечи и, повернув, посадил себе на колени. Уитни пыталась отстраниться, но он лишь сжимал руки и, когда девушка прекратила сопротивляться, прижал ее лицом к своей груди. Она тяжело дышала, по щекам бежали жгучие слезы, быстро пропитавшие его сорочку, но Уитни продолжала рыдать, скорее от бессильной ярости, чем от боли. Клейтон, словно успокаивая ребенка, начал гладить ее по голове. Уитни гневно отбросила его руку, но Клейтон, не обращая внимания, продолжал ласкать пышную темно-рыжую копну.
Шли минуты, но Уитни едва успела успокоиться, как его пальцы коснулись ее подбородка, приподнимая лицо.
— Ненавижу вас! — свирепо глядя на него сквозь пелену злых слез, прошептала она.
— Знаю, — спокойно кивнул Клейтон. Уитни заметила, что на его лице не отражалось ни ожидаемого торжества, ни удовлетворения, и, не найдя в выражении его глаз ничего такого, что подогрело бы пламя ее неприязни, просто отвернулась и пристально уставилась вдаль, лишь время от времени вытирая ладонью очередную соленую каплю.
— Взгляните на меня, — мягко велел он.
— Нет! — шмыгнула носом Уитни. — Боюсь, что выцарапаю вам глаза, помоги мне Боже!
— Вы сейчас сердитесь не столько на меня, сколько на себя.
— Хотите побиться об заклад? — бросила Уитни, но сама почувствовала, как утихает гнев при виде Опасного Перекрестка, чья атласно-черная шкура блестела от пота.
Какое чудо, что лошадь не покалечилась, а всадник оказался достаточно опытным, чтобы не вылететь из седла, и достаточно мудрым, чтобы продолжать скакать верхом, а не повернуть к конюшне. Действительно, настоящее чудо. Двойное! Оба невредимы!
Клейтон был прав — она полна горечи и обиды на себя за то, что сотворила, хотя жалела больше лошадь, чем человека. Поняв наконец, что Клейтон ждет ее извинений, девушка монотонно проговорила:
— Я вовсе не собиралась бить лошадь, а хотела ударить вас. Но так или иначе, это с моей стороны было опасным безрассудством, ребяческой выходкой, за которую меня стоило наказать, как наказывают провинившихся детей.
— Благодарю вас за это, — ответил он почти нежно.
Провиниться, подвергнуться наказанию, почувствовать раскаяние и получить прощение — подобной последовательности событий Уитни никогда не приходилось испытывать в детстве. Когда она извинялась перед , отцом, тот, выслушав ее, разражался очередной назидательной тирадой о ее недостатках и несовершенствах. Того же самого Уитни ожидала и от Клейтона. И сейчас она воззрилась на него, едва веря собственным ушам и глазам. В серых глазах светилась неподдельная теплота, на губах играла мягкая, понимающая улыбка.
И Уитни неожиданно почувствовала себя так, словно они стали самыми лучшими, самыми близкими друзьями, словно между ними существовало особенное родство душ. Странное ощущение ошеломило девушку, а потом охватило ее существо, будто весенним разливом сметая все наносное на своем пути.
— Мне ужасно жаль… ведь…
— Ни слова больше, — перебил Клейтон тихо. — Все забыто и прощено.
Он медленно наклонил голову, и Уитни поняла, что он сейчас поцелует ее, но, вместо того чтобы отстраниться, подняла лицо, словно стремясь получить доказательства прощения. Их губы слились в долгом нежном, нетребовательном поцелуе. Даже когда что-то изменилось и между ними пробежала искра страсти, Уитни понимала, что Клейтон позволит ей отстраниться, если она захочет этого. Но вместо этого ее руки скользнули вверх по его груди, обвились вокруг шеи, и все мгновенно изменилось.
Длинные пальцы развязали шарф и утонули в роскошных прядях. Осторожно сжав ладонями ее лицо, он заглянул в сияющие зеленые глаза. — Боже, какая ты сладкая, — шепнул он.
Сердце Уитни, казалось, на миг перестало биться, но тут же бешено заколотилось, когда он снова припал к ее губам. Он целовал ее долго и неторопливо, медленными пьянящими поцелуями, обводя языком ее губы, сначала легко, словно дразня, потом настойчиво, требуя, чтобы она раскрыла их, и стоило Уитни подчиниться, как язык властно проник в теплую пещерку, а руки, проведя по спине, спустились ниже, отыскали местечко, где оставил рубцы хлыст, прижали несопротивляющуюся Уитни к мужскому телу и начали нежно гладить, прогоняя боль.
Безумные, буйные, ни с чем не сравнимые ощущения пронзали Уитни с головы до ног, насквозь, до кончиков пальцев, оставляя ее обессиленной, дрожащей, льнущей к этому недавно совсем еще чужому и ненавистному мужчине. Голова кружилась, земля, казалось, перестала вращаться и бешено летела куда-то в пространство, когда он уложил ее на траву рядом с собой и сжал в объятиях. Потом, приподнявшись, наклонился над ней, и Уитни слабо, еле слышно пролепетала:
— Мы не…
Но он властно завладел ее ртом, заглушая протесты, в свирепом, почти безумном поцелуе. Он снова раздвинул губы Уитни, дразня и терзая их своим языком, осторожно входя внутрь и отстраняясь, пока Уитни, сгорая от желания, не коснулась совсем робко своим языком его губ.