Боже правый. Он не имеет права ревновать. Ведь это он положил конец их роману. Но ревность никак не проходила.
Когда Мэтью понял, что Аллегра англичанка, он настоял на том, чтобы вести переговоры по-английски. Ему очень понравились новые этикетки на бутылку на двух языках, которые она ему показала.
— Это поспособствует продвижению продукции на рынках англоговорящих стран, — сказал он. — Мне нравится новый дизайн. Традиционный и стройный, как ваши вина.
— Это идея Элли, — коротко сказал Ксавьер.
— И очень хорошая. А на каких винных выставках вы участвуете в этом году?
— Ни на каких.
— Жаль, у вас хорошие вина. Если бы вы их выставили на конкурс на выставках и получили хотя бы серебряную медаль или просто даже высокую оценку судей, это было бы весомым аргументом на рынках Англии и Америки, — сказал Мэтью. — Если хотите расширять список стран, в которые поставляете свою продукцию, может, вам стоит подумать об этом в следующем году?
— А в этом году мы уже не успеем подать заявку? — спросила Аллегра.
— Успеете, если все сделаете за пару дней, — ответил Мэтью.
— Не нужно нам участвовать ни на каких выставках. Все это блажь. Наше вино говорит само за себя, — сказал Ксавьер.
Наконец они договорились об условиях работы, пожали друг другу руки, и Мэтью пообещал отправить черновой вариант контракта адвокату Ксавьера.
— Мне так приятно было с вами познакомиться, Элли, — сказал он, слегка поклонился и снова поцеловал Аллегре руку.
— И мне с вами.
Он дал ей свою визитку:
— На случай, если захотите еще что-то со мной обсудить. Я с радостью пригласил бы вас сегодня на ужин, но мне нужно ехать в Лондон. Может, в следующий раз?
«Только через мой труп», — подумал Ксавьер и пожал Мэтью на прощание руку чуть крепче, чем это было необходимо.
— Все прошло хорошо, — бодро сказала Аллегра. — Я рада, что приехала.
— Мм. — Ксавьер был совсем не рад.
Он ужасно ревновал и от этого еще больше нервничал. И почему он не может рассуждать трезво, когда дело касается Аллегры?
Она взглянула на часы:
— У нас еще есть дела на сегодня?
— Нет. А что?
— Просто… мне бы хотелось посмотреть Париж.
Ксавьер изумленно уставился на нее:
— Ты никогда раньше не была в Париже?
— Только в аэропорте и на вокзале. — Она прикусила губу. — Я знаю, у тебя, наверное, куча дел, так что, если ты не будешь возражать, я схожу на какую-нибудь обзорную экскурсию.
— Я повожу тебя по городу. — Эти слова сорвались с его губ прежде, чем он смог остановиться.
— Правда? — Аллегра просияла. — Буду очень тебе признательна. Всегда лучше, когда рядом с тобой есть кто-то, кто знает город и может тебе о нем рассказать.
Теперь уже он никак не мог ее разочаровать.
— Ты не устанешь в этих туфлях? — спросил он.
— Нет.
— Ладно. У нас есть выбор — сходить в Лувр или пройтись по городу и посмотреть самые известные здания.
— А мы сможем остаться здесь и завтра посмотреть Лувр? — спросила Аллегра.
Ксавьер знал, что должен сказать «нет». Но не мог устоять перед ее полными мольбы, широко распахнутыми глазами:
— Хорошо. Начнем с Нотр-Дама.
Он отвел ее к готическому собору.
— Ксав, это потрясающе, — прошептала Аллегра.
— Как и вид из башни.
— Можно? — спросила она.
Собор ее заворожил. И хоть сам Ксавьер видел его несколько раз, с ней он словно увидел Нотр-Дам в новом свете.
— По-моему, мы заслужили мороженое, — сказал он, когда они спустились с башни.
Но он имел в виду не просто мороженое, а лучшее в городе, которое он так любил, когда был студентом.
Он купил ей это мороженое.
— Чудесно, — сказала Аллегра, когда его попробовала. — Я никогда такого вкусного не пробовала. Спасибо.
— Не за что. — Ксавьер улыбнулся ей в ответ. — Самое лучшее во всем Париже.
Она посмотрела на его рожок:
— А у тебя какое?
— Карамельное.
— Оно такое же вкусное, как это?
— Намекаешь на то, что хочешь его попробовать?
— Ага.
Он протянул ей рожок, но она повергла его в шок тем, что не лизнула мороженое, а на мгновение коснулась губами его губ.
— Мм. Вкусно, — выдохнула она.
— Я могу себя контролировать только до определенного предела, Элли, — предупредил Ксавьер.
Ее улыбка явно свидетельствовала о том, что она это понимает и поцеловала его намеренно.
— Мы едем к Эйфелевой башне, — сказал он и повел ее в метро у Нотр-Дама.
Он собирался пойти по лестнице, но заметил, что Аллегра устала, и они поехали на лифте, где стояли вплотную друг к другу. Как легко было бы обнять ее и прижать к себе. А еще легче — опустить голову и поцеловать ее ключицу.
Хотя под ними простирался весь Париж, Ксавьер видел только кожу Аллегры — такую мягкую и гладкую. И он хотел ее.
— Вид просто завораживающий, — сказала она. — А почему Париж называют Городом света?
— Из-за уличного освещения, — пояснил он.
— Мне бы очень хотелось увидеть огни Парижа вечером. Как думаешь, мы можем поужинать где-нибудь, где хороший вид на город?
Он не мог устоять перед ее взглядом.
— Конечно. Поедем в отель и переоденемся.
Холодный душ помог Ксавьеру взять себя в руки. Но когда Аллегра вышла в холл отеля, у него коленки подогнулись. На ней было шелковое малинового цвета платье с розовым корсажем и туфли на высоком каблуке в тон. Волосы у нее были уложены в высокую прическу, а на шее красовалась нитка черного жемчуга с агатовой розочкой в центре. Она была великолепна. Это была его petite rose Anglaise, и она выросла.
И он не хотел вести ее на ужин сегодня. Он хотел отнести ее в постель и распустить ей волосы, а потом очень медленно ее раздеть.
Но Ксавьер сдержался — еле-еле — и отвел ее на Монмартр.
— Какая красота, — сказала она, когда они шли по древним улицам.
— Здесь жили многие художники. Дега, Матисс, Ренуар и Пикассо.
— Я понимаю, почему им здесь так нравилось.
— Это моя любимая часть Парижа.
— А у нас будет завтра время, чтобы вернуться? — спросила она. — Мне бы еще очень хотелось как следует все разглядеть.
— Конечно.