Мы добрели до Старого еврейского кладбища, и, хоть мне и было страшно, я хотела сходить взглянуть на могилу раввина Лева, но Дим, увидев цену за вход, уперся.
– Пусть им кассу делают американские и израильские туристы, – буркнул он. – Что ты там не видела?
Мы препирались, и вдруг проходивший мимо дедок в котелке и с пейсами сказал:
– Ай, и почему вы ссоритесь? Хотите, чтобы настал конец времен?
Мы вытаращились на него. Он поманил нас за собой и буквально в нескольких шагах от кладбища показал нам дом и часы на нем. Часы были какие-то странные – вместо циферок непонятные буквы, да и время как-то не совпадало с настоящим. Сумерки сгущались, мы пытались изо всех сил разглядеть циферблат, а дедок, грозя нам узловатым пальцем, вещал:
– Не ссорьтесь, молодые люди, ибо ваша злость и печаль делает воздух темнее и приближает конец дней.
– Вот именно мы его и приближаем? – саркастически вопросил Дим.
Я ткнула его локтем в бок, мне не хотелось, чтобы он спугнул старика, тот был ужасно живописным и, вполне вероятно, немного сумасшедшим.
– Все мы в ответе за наш мир. Видите эти часы? Цифры написаны на иврите, ибо в священном языке цифра всегда еще и буква, а буква – всегда слово, а слово – это мысль, а мысль – это движение, а движения меняют мир. Эти часы идут назад.
– Назад? – Я разглядывала темный циферблат. Секундной стрелки не было, поэтому так сразу трудно понять, сочиняет дед или нет.
– Назад, назад, они идут к началу времен, и каждое наше действие ускоряет процесс. И однажды круг замкнется.
– И наступит конец? – спросил Дим.
– Наступит начало, – отозвался дед.
Мы недоверчиво разглядывали часы, а когда обернулись – старик куда-то пропал.
Муж непочтительно отозвался о нем как о старом сумасшедшем, а я думала: вдруг это кто-то мудрый, как раввин Лев?
Я сразу поняла, что сюда обязательно нужно вернуться, что это прекрасное, волшебное место. И когда мы проходили по Карлову мосту, незаметно нашарила в кармане монетку – рубль, честно сказать, – и бросила ее в воду. Дим, конечно, увидел, хмыкнул и покровительственно чмокнул меня в нос. Потом мы углубились в путаницу переулочков, пили горячее вино с пряностями, и я была уже пьяна, потому что, когда мы проходили мимо салона татуировок и Ник вдруг заявил, что он давно собирался себе сделать картинку, так почему бы не сейчас, я начала вязаться к Диму и требовать, чтобы он тоже сделал себе татуировку. А я хочу браслетик на предплечье, такой – с листочками и цветочками. Дим сперва смеялся, а потом, когда я стала настаивать, просто рявкнул на меня, и я обиделась, даже слезу пустила. Он покачал головой и через некоторое время, когда вино несколько вымерзло, мне даже стало стыдно за мою выходку. Хотя, если честно, я не понимаю, что тут такого. По-моему, хорошая татушка – это очень даже стильно. Я же не призываю его накалывать дурацкие лозунги или там черепа какие. Но вот дракончик небольшой – это мило. А имя любимой женщины – так даже лестно.
Бродя по городу, мы разделились. Пока целовались в каком-то уютном уголке – помирились. А возле Карлова моста опять набежали на Никиту с его девицей.
– Мы вам звоним, а вы не отвечаете! – возбужденно затарахтел Ник. – Пошли ужинать, мы тут такое местечко нашли – класс.
– Местная кухня? – осторожно спросил Дим, который вообще-то покушать любит очень.
– О да! Есть такое блюдо – баранья нога... а есть мясная тарелка, там и баранина, и свинина, и кролик...
Дим оживился и потянул меня за собой.
Ресторан оказался в подвале. Спустившись на немереное количество ступенек, мы оказались в зале с закопченным низким потолком. Горели свечи, их было великое множество, даже на краях ступеней. Они горели долго, и новые свечи втыкались в горку воска, оставшегося после сгоревшей ее предшественницы. Столы и лавки были грубо сколочены из тяжелых досок. Кроме того, здесь же имелись бочки в качестве маленьких столиков и бочонки пониже, на которых посетители сидели. Пока мужчины роняли слюни на обширное меню, я с любопытством озиралась. Официанты-мужчины носили что-то вроде живописных пиратских рубищ – узкие штаны и рубахи с широкими рукавами, широкие кожаные ремни и банданы на голове. Женщины были в юбках по колено и корсетах со шнуровкой, затянутой так, что даже самый скромный бюст казался весьма солидным. Кое-где в помещении стояли странного вида вещи, например большие металлические клетки и здоровенное колесо, вызвавшее в памяти неприятное слово «дыба». Что-то подобное я видела на картинке в учебнике истории или в кино. Я чувствовала, что есть мне уже не хочется, а потому заявила Диму, что буду пробовать из его тарелки. Народу набилось довольно много, наши тоже все подошли, привлеченные воплями Ника, который азартно орал в трубку:
– Мы уже ужинаем, тут такое мясо! А антураж!
Дым висел под потолком, народ курил, чадили бесчисленные свечи. Потом вдруг откуда-то понеслась музыка, и в помещение вломились трое ребят в костюмах палачей. По крайней мере, я так поняла, что это были именно они: кожаные штаны, голые торсы и капюшоны с прорезями для глаз. Они волокли двух полуголых девиц, которых без особых церемоний затолкали в клетки, где те и принялись извиваться под музыку. Дюжие молодцы застыли в проходах, время от времени вытягивая кнутом по прутьям клеток. Уж не знаю, доставал ли кнут до девиц, но визжали они очень натурально. Едва мы успели хоть немного свыкнуться с этим зрелищем, как в зале появились новые персонажи: горбунья, одетая в живописные лохмотья, и карлик в колпачке. Они предлагали всем желающим сыграть в кости. Рядом с нами гудела группа здоровых ребят, я так поняла, что это шведы или еще кто из северных народов. Горбунья долго жестами объясняла им, что ежели они выиграют, то смогут подойти к клетке с девушкой и сорвать с нее ту часть одежды, до какой дотянутся. А если проиграют – то будьте добры на дыбу. Один из шведов согласился. Зал замер, музыку сделали тише, и даже стук костей, выброшенных из кожаного стаканчика на стол, был слышен совершенно отчетливо. Швед проиграл. И палачи поволокли его на дыбу. Мужика привязали и принялись медленно вращать колесо. Думаю, боли он особой не чувствовал, но вряд ли ему было приятно крутиться вниз головой под свист друзей и остальных посетителей ресторана.
Пока палачи отвязывали невезучего игрока и вели его к столу, карлик нарисовался у нашего стола и принялся потрясать стаканчиком для костей.
– Нет-нет! – дружно воскликнули я, Маша и Лариса – получилось весьма громко.
– Да! Да! – завопили Мишаня и Ник.
В результате Ник отправился на дыбу, причем вырывался он самым натуральным образом, и ребятам пришлось с ним здорово повоевать. А Мишаня, плотоядно улыбаясь, обходил клетку, где от него шарахалась девица, завернутая в многочисленные лохмотья.
– Слева заходи! – вопили Дим и Платон, перебивая друг друга. – За юбку хватай!
Но хитрый Мишаня, сделав обманное движение, которое заставило девушку шарахнуться к прутьям, вспрыгнул на ближайшую скамью и, сунув руку сквозь решетку, рванул на себя бретельку, в результате чего девица оказалась топлес. Народ взревел и наградил умельца аплодисментами. Только я успела подумать, что наблюдается некий дисбаланс в интересах полов, как ту же мысль озвучила весьма солидного возраста фрау. Хлопнув пивной кружкой об стол, она принялась популярно объяснять горбунье, что девчонки в клетках ее интересуют мало, а вот палач, например, нравится ей гораздо больше.