А в доме Крутова Леру посетило чувство, будто она здесь провела детство. Выросла и уехала, потом вернулась и испытывает радость узнавания вещей и предметов. Немного отвыкла и привыкает снова. Так случается.
Так сколько же времени? Неужели десять? Лера прикрыла козырьком ладони глаза. Точно, десять. Ничего себе!
Со страхом и надеждой прислушиваясь к себе, выскользнула из-под одеяла и несколько секунд постояла на ковре, ощущая приятное шерстяное покалывание босыми ступнями.
Та-ак. Никакой надежды, один страх — комната поплыла перед глазами, полы закачались, мелькнула люстра, и Леру накрыла ночь.
Очнулась Валерия оттого, что кто-то совершенно беспардонно похлопывал ее по щекам. Похлопывания были чувствительными, и сознание потихоньку возвращалось.
— Благодать-то какая, радость-то какая. — Над Лерой склонилось круглое лицо, курносое, безбровое и совсем не страшное. Лера открыла веки. Склонившееся лицо плавно перетекало в грудь кормилицы, увеличенную рюшами на бирюзовой кофточке. — Как ты себя чувствуешь, миленькая моя?
— Вы Игнатьевна? — сообразила Лера. Бирюзовые рюши приковывали внимание.
— Она самая. Миленькая моя, ты встать можешь?
— Попробую. — Еще кружась в каком-то дьявольском танце, Лера села и под голубиное воркование домоправительницы осмотрелась.
— Тихо-тихо, вот так, все хорошо. Сколько уже, миленькая?
— Чего сколько? — тупо спросила Лера, прислушиваясь к неприятным ощущениям в желудке и общему состоянию разбитости.
— Срок какой?
— Чей срок?
— Малахольная какая-то, — пробормотала Игнатьевна. — Ты, миленькая, не зашиблась?
— Не сильно, — поморщилась Лера, потирая локоть.
— Давай, — приговаривала Игнатьевна, пытаясь поднять Леру с пола и по очереди беря ее безвольные руки в свои — горячие и мягкие, — давай поднимайся, миленькая. Пойдем, чайку с блинчиками попьешь. У меня уж блинчики готовы. С творожком — тебе полезно сейчас. А может, тебе чего-нибудь хочется? Так я мигом. Радость-то какая. Васеньке-то давно пора уже пеленки стирать.
Из всего этого нагромождения фраз и слов Лера вычленила последнюю, смонтировала ее с первой, и вышло… Вышла какая-то несусветная чушь.
* * *
Господи ты боже мой! Недомогание в комплексе с задержкой. Набор симптомов навел бы на определенную мысль даже девственницу, даже воспитанницу отдаленного скита, никогда не покидавшую церковной ограды, а тридцатипятилетняя клуша ничего не заподозрила.
Если бы не Игнатьевна, Лера бы еще несколько недель продолжала жить с уверенностью, что клетки ее организма поражены раковой опухолью и пора подводить итоги и пи сать завещание. Духовное, потому что материальных ценностей Лера, как оказалось, не нажила.
Впрочем, диагноз «беременность двенадцать недель» тоже требовал подведения некоторых итогов…
Господи ты боже мой, почему?
Стыдно признаться, но Лера испытывала не радость, а шок.
Здорово, конечно, что опухоль не подтвердилась, но еще лучше, если бы и беременность тоже не подтвердилась.
Нормальное физиологическое состояние? Как бы не так.
Кто только придумал такую глупость про беременность. Мужчина или старая дева. Или плодовитая мамаша, родившая дюжину детишек, не отходя от плиты.
Нормальное физиологическое состояние… Как же, как же.
Что касается Валерии Ковалевой, то налицо как раз ненормальное физиологическое состояние.
После двух выкидышей риск увеличился — это сказала Марина, а ей можно верить. В общем, как говорят у них в «Ведомостях», полный абзац.
На парковке перед зданием в римском стиле машина остановилась. Пройдя под колоннами, Лера прочитала вывеску: «Поликлиника МВД».
Направляющая рука Бочарниковой направляла Леру до тех пор, пока не вылезла вся правда.
Господи ты боже мой, почему?
Замечательный врач-онколог Батурин оказался настолько замечательным, что сразу направил Леру… к гинекологу.
Гинеколог — чопорная дамочка с синими тенями до самых бровей — в тонкости не вдавалась, направила на УЗИ и выдала заключение. Остальное ее не касалось. Где наблюдается В.К. Ковалева? В женской консультации?
В женской консультации, подтвердила В.К. Ковалева. Прекрасно, там и пройдете полное обследование. Лера поблагодарила и забрала выписку.
Женская консультация… Вот где начало и конец всему.
— Поздравляю, подруга. — Прибитая новостью не меньше Леры, Галка привалилась плечом к стене возле кабинета. — И кто счастливый отец?
Упс. Всякому вранью рано или поздно приходит конец — это Лера усвоила с младых ногтей.
— Давай потом, — выжала она из себя.
— Автор-то хоть известен? — не отставала Галина.
— Известен, — утешила подругу Лера.
— Ну слава богу! Девочка моя, в последнее время ты не перестаешь меня удивлять.
Лера взмолилась:
— Галь! Потом — это значит: не сейчас.
— Ладно. Одно тебе скажу: это все же лучше, чем опухоль мозга, а? Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнула Галка. — Ты как знаешь, но это нужно отметить. Давай закатимся куда-нибудь!
— Закатимся? Да ты хоть представляешь, как мне паршиво? — Душевная глухота Бочарниковой задевала.
— Привыкай, подруга, так теперь и будет.
Судя по виду и тону, Галка и была той самой девственницей-многодетной мамашей, которые утверждают, что беременность — нормальное физиологическое состояние.
Лера фыркнула:
— Тебе-то откуда знать?
— Твоя правда. — Веселье сошло с лица Бочарниковой, и Лера почувствовала себя последней свиньей.
— Ладно, давай куда-нибудь закатимся. Только есть и пить будешь ты, а я с некоторых пор люблю смотреть.
Галка подмигнула:
— Хорошо, что не подсматривать.
За свои сорок два года Крутов еще ни разу не был ставкой в чьем-то споре. Ощущение было мерзким, будто его проиграли в карты.
Теперь он знает истинную цену Ковалевой.
Остаток дня Василий мучился вопросом: что делать с этими знаниями? Как теперь себя вести с этой чумой и холерой от журналистики?
Крутова бросало из крайности в крайность: от «Забудь весь этот бред» до «Держись от нее подальше».
Чаша весов склонялась к первому варианту, но тут мешало одно но. Желание забыть имелось, а воли забыть не было. И терзания начинались сначала: как она могла? И это после их совершенно потрясающих — Крутов был в этом убежден абсолютно — ночей? Отвратительнее лгунов только хронически непунктуальные люди, а Ковалева вмещала в себя оба порока.