– Привет, – еще раз улыбнулась старшая из них.
– Привет, – буркнул Антон.
С момента их последней встречи соседка изменилась до неузнаваемости. Никаких темных пятен на лице, никакой отечности – только тени под глазами намекали на недавние физические страдания. Сима стала похожей на какую-то актрису. Как ни старался, Квасов не смог вспомнить – на кого именно.
– А ты, я вижу, пришла в себя? – снизошел до комплимента Антон.
– Да вроде, – дернула плечом Сима.
Плечо тронуло… беззащитностью. Квасов моргнул.
– А тетка твоя где?
– Уехала на север по делам. А мы вот в поликлинику ходили.
Плечо все еще притягивало Антона. Борясь с притяжением, взгляд заметался в поисках более безопасного объекта и упал в коляску.
– Что это с ней? – обалдел Антон.
Посапывая носом, в коляске младенческим сном спала новорожденная. Красные пятнышки под темными бровками хмурились, беззубый ротик улыбался, а глазные яблоки под полуприкрытыми веками быстро-быстро двигались.
Симка склонилась над коляской, и в вырезе открылась налитая грудь в голубых прожилках – иезуитская пытка для одиноких участников чего бы то ни было.
Квасов закашлялся.
– Ничего, спит.
– А глаза? Почему двигаются? – откашлявшись, поинтересовался он, стараясь укротить блудливый взгляд, который так и норовил нырнуть в вырез многодетной мамаше.
Сима уже свыклась с дикостью соседа, великовозрастного оболтуса.
– Что-то снится.
– А-а, – протянул Антон, хотя объяснение было так себе: что может сниться человеку, жизнь которого исчисляется днями?
Можно было уже оказывать помощь, поднимать и нести коляску, но оторваться от созерцания маленькой мордашки оказалось не так просто. Лицо младенца все время менялось и удивляло неискушенного Антона дополнительными подробностями: к черным прядкам, выбившимся из-под бело-розовой шапочки, бровям и ресницам прилагалась бронзовая кожа. Как это?
Озадаченный, Квасов перевел взгляд на Симу. Бледная, как спирохета, с синевой под глазами, Сима не могла быть матерью этого дитя.
Квасов быстро посмотрел на старшую. Худенькая и высокая, та тоже была бледной, в мать. Средняя, Маня, – луноликая, яркая, точно сошедшая с полотен Гогена, с губами бантиком и раскосыми глазами…
Девочка с восторгом смотрела прямо на Антона. Фу, черт.
– Привет. А это моя сестра Таня.
– Ух ты! – пробормотал Антон.
Младенец оказался на руках у Серафимы, Антон обнял и потащил наверх коляску. И тут же услышал восхищенное:
– Дядя Антон, ты сильный, как Илья Муромец.
– Манька, отстань от дяди Антона, – одернула дочку Сима.
Грузовой лифт по каким-то причинам не работал, и с коляской пришлось повозиться – менять положение рамы, чтобы втиснуть в кабину для пассажиров. Представить, что в его отсутствие эта механика ляжет на те самые трогательные плечи, Антон не мог и предложил соседке, в случае чего, не таскать средство передвижения наверх, а оставлять под его дверью.
– Меня здесь знают, никто твою коляску не тронет, не бойся, – кляня себя за отзывчивость, пообещал Антон. Вот какое ему дело до них? У ребенка есть отец. Пусть себе заботится, и бережет, и таскает коляску.
Сима бросила короткий взгляд и подавила вздох. В тесной кабине запах перегара выдал Антона с головой. Интересно, сосед трезвым бывает?
– Спасибо, – кивнула Сима.
Камуфляжная куртка, под ней тельняшка, плюс небритость и некоторая запущенность, и эта хромота. Все-таки что-то пугающе-настораживающее было в соседе. Рецидивист, что ли? Повидала Сима таких в бытность кассиром в автосервисе. Такие же лица, с такими же мертвыми глазами. Глаза… Да-да-да, все дело в глазах!
Сима украдкой посмотрела на Антона, все больше убеждаясь, что имеет дело с известным всем правоохранительным структурам криминальным авторитетом. Очень полезное знакомство.
– Приходи к нам в гости вечером, – решилась Сима, – ты же вроде крестного Мадине.
– Кому? – По лицу Квасова прошла судорога. Или ей показалось?
– Дочь назвали Мадиной, – объяснила Сима, не понимая, что не понравилось соседу.
Антон не сразу взял себя в руки.
– Странное имя, – наконец выдавил он.
– Назвали в честь бабушки.
В этот момент пришел лифт, Антон быстрее, чем требовалось, шагнул в кабину – точно спасался бегством, исчерпав лимит вежливости и терпения, и уже занес руку над рядами светящихся кнопок с мыслью о близком спасении – не успел.
– Придешь? – Это была Маня, не дождавшаяся ответа.
– Приду, – не смог отказать солдат ребенку.
* * *
Ближе к вечеру на форуме стало многолюдно – тринадцать человек паслись в темах «Война» и «Мир».
Первым заглянул «в курилку» поболтать о былом Витек, потом Пашка-commandos101, за Пашей подтянулся Комбат, и опять – Dana65.
И опять принялась за свое: сможете – не сможете разойтись с бывшими врагами. Бла-бла-бла.
«Послушайте, – терпение у Комбата было на исходе, – такие, как вы, не дают нам забыть войну, наладить жизнь. Успокойтесь, наконец, пока вас не забанили».
А эта сучка, иначе не скажешь, язвить вздумала: «Сомневаюсь, что форум вам понадобился, чтобы все забыть. Любите вы, участники боевых действий, покрасоваться. Начиная с Бондарчука-старшего, Матвеева, Никулина, Папанова (если вам эти фамилии о чем-то говорят) все с фронта прямехонько отправились на «Мосфильм». Традицию продолжил Е. Сидихин. Наверное, он не последний».
– Провокаторша! – В сердцах Антон грохнул кулаком по столу и вскочил.
Доковылял до кухни и полез за «анестезией», но вспомнил, что обещался на ужин к святому семейству на девятый этаж.
– Епэрэсэтэ, – со злостью хлопнул дверкой холодильника и вернулся к компьютеру.
Старенький Benq подмигивал новым сообщением.
Опять Dana65: «Вы ведь не думаете, что только вам довелось это пережить, что с вас все и началось. Были ведь и другие, кто воевал, написал о том, что видел, чувствовал, пережил. Л. Толстой, например. Так что душу вашу поберегите для приходского священника. Меня интересует реакция на бывшего врага. Первая мысль – уничтожить. Это я поняла. Вторая-то мысль придет или нет? Вот что хотелось бы услышать. С уважением».
Так и размазал бы эту вежливую тварь по стенке.
Так, кто у нас тут? Опять Паша: «Зачем это вам?»
– «Пишу новый роман, – прочитал вслух Антон ответ Dana65, – мой герой демобилизован по ранению. Избегает людей, угрюм и мрачен, не видит смысла в жизни. Никому не доверяет, часто напивается. Понятно, что это тупик, потому что организм запрограммирован в этом случае на саморазрушение».