— Скажите, Валера, когда будет хорошая погода?
— Откуда я знаю! — Валера сегодня угрюм.
— Как?! — она широко распахивает глаза, хлопает накрашенными ресницами. — Вы же директор!
— Но я не Господь Бог, — довольно грубо обрывает ее Советский.
Женщина встряхивает обесцвеченными волосами, ложится грудью на стол и говорит с придыханием:
— Как жаль!
Валера вскакивает и уходит.
На пустом пляже стоят девочка и старушка. Девочка ждет старшую сестру из поселка, бабушка — внучку с водопадов. Шторм разбил и вышвырнул на берег плот, построенный одиноким москвичом. Притихшее море лениво лижет обломки.
К ужину народ возвращается. Старушка пытается журить внучку, у нее не получается. Бабушка хлопочет вокруг девушки, спрашивает, не обгорела ли она, не устала ли? И — как же, без обеда?
Нет только медсестры Эли и москвича.
Густой серый сумерек сполз по склону, запутался в древесных стволах, укрыл палатки, затопил ущелье. Тихо. Мир дышит и живет независимо от нас — людей. Прибежала по веткам проснувшаяся соня, нырнула в пакет, достала кусок хлеба, шуршат мыши. Мы подкладываем им еду, чтобы не грызли наши вещи. Глухо падают с листьев редкие тяжелые капли прошедшего дождя. Воздух пропитан морем, звуки плывут медленно и широко, вместе с сумраком, вокруг нас, сквозь нас… Помимо нас…
Где-то послышался человеческий голос. Звук сорвался и сразу исчез. И еще голоса — вверх по склону, зашевелились, нарушили.
По тропинке поднялись Валерины мальчишки.
— Так, в море далеко не заплывать! — Они запыхались, но тон начальственный.
— А что случилось? — я шевелю языком, как рыба… хотя у рыб нет никакого языка… ну, хорошо, я шевелю языком, как рыба, если бы у нее был язык.
— Девочка утонула, девятнадцать лет, — загомонили разом.
— Стоп, погодите, какая девочка?
— Наша девочка! Сегодня… Высокая такая…
— Так, не тараторьте, по очереди, — остановила их Лена. — Говорите по одному. Итак, что случилось?
— Это правда. Сегодня девочка утонула.
— Ничего не понимаю! — Раздражение от нелепого слуха поднялось, вспучилось в моей голове и размазало такие стройные, такие медленные и большие мысли. — Кто вам сказал эту чушь?! Сегодня никто не тонул.
Они растерялись.
— Да нет же. Мы не врем. Только сейчас Элю встретили. Она сказала.
— Что сказала? — набросилась на них Лена.
— Ну, что эта девочка заплыла далеко, а Эля ее спасала. Искусственное дыхание делала… Но не спасла. — Мальчишки замолчали.
— Бред, бред, — все твердила Лена.
— Я все узнаю… — пообещал я. — Дискотеки сегодня не будет, конечно…
И все, словно не было ничего. Тишина и сырость, мокрые стволы сосны и кизила, ночь.
Из столовки слышны голоса, обрывки, ругаются… понятно.
Заглянули к «дикарям». Странно, почему здесь всегда словно в другом месте и в другое время? Как они ухитрились притащить кусочек средней полосы? Все свое ношу с собой? Звезд на острове не видно, моря не слышно и сыро всегда. Только это субъективно, конечно.
Жена нервничает. Она рассказала о случившемся Саше и его «дикарям» и поняла, что их это не касается. Совсем. Как если бы новости по телевизору, мельком.
Потом жаловалась мне:
— Они меня не слушали. Боже мой! А ведь это же правильно! Ничего лишнего. Никаких посторонних раздражителей. Только то, что касается меня и моих близких. Иначе — смерть! Тьфу, тьфу, тьфу! Слава богу, что не с нами! И еще Татьяна попросила, чтоб я ее маме не говорила, а то давление…
Татьяной зовут жену Сашиного шефа. Она беспокоится о своей матери. Она не хочет думать о смерти.
А смерть — вот она. Мы сидим у костерка, говорим негромко, пьем чай, а где-то в мертвецкой лежит длинное холодное тело девушки, которая была жива несколько часов назад. Как? Почему?
Но мне не у кого спросить об этом.
В конце концов, почему бы просто о ней не забыть?
Мы засиделись и отправились спать далеко за полночь.
Естественно, проспали завтрак.
Ввалились в столовку, опухшие от сна. На столах стаканы с темной жидкостью. «Вино» — понимаю.
— Проспали? — елейным голосом спрашивает Валерина сестра, сегодня ее смена.
— Не пойму, что с будильником, — оправдывается Лена. Я все еще не до конца проснулся и потому ошарашенно смотрю по сторонам.
Поварихи полным составом сидят за столом тесной кучкой, с ними экономистка Валя. Они говорят тихо. Разговор очень важный. Мы топчемся на месте, не решаясь присесть, потому что чувствуем себя помехой этому важному разговору.
Одна из поварих все-таки поднимается со своего места.
— Вот, помяните, — она подает нам стаканы с вином. — Могу бутерброды сделать, каша кончилась…
Они смотрят на нас с осуждением.
— Может, объясните, что все-таки случилось? — видимо, на моем лице написано неподдельное недоумение. Женщины немного оживляются.
— Ой, да сами толком не знаем, — с досадой говорит одна. Другая ставит перед нами тарелку с колбасой, пачку масла, хлеб и печенье:
— Кофе, чай, наливайте…
— Спасибо, — мы робко усаживаемся.
— А вы что, правда вчера ничего не слышали? — спрашивают поварихи.
— Мальчишки болтали… Но неужели правда?
— Да, утонула…
— Как?!
— Элька сказала, что пыталась ее спасти.
— Ох уж эта Эля!
— Послушайте, мы видели, как сестренка этой девушки мечется по берегу. Это перед ужином было… — вспомнила моя жена.
— Ну да. Собрались от скуки, пошли в поселок. Сигареты, фрукты, то да се… Зашли в кафе, выпили водки. Потом девчонки вроде на рынок пошли, а Эля с москвичом и девчонкой этой пить остались…
— У Эльки глотка луженая, сколько ни влей, все — ничего, особенно на халяву.
— Так что, эта девушка пьяная поплыла, что ли? — спросил я.
— Да неизвестно, разве от Эльки добьешься чего! Только, говорят, девчонку мужики вытащили, когда ее уже к берегу прибило. Одетую…
— Так кому тогда Эля искусственное дыхание делала? — удивилась Лена.
— А хрен ее знает!
— И, главное, девчонки-то за подругой в кафе вернулись. Только ее в кафе не было, сумка под стулом стояла. Москвич совсем пьяный, и эта — сказала «идите, мы сами дойдем». Они спросили про подругу. Элька ответила, что та пошла в туалет…
— Так, может, ее действительно УЖЕ не было?! — ахнула моя жена.