— Но они все равно когда-нибудь станут твоими.
— Я уже сказала: никаких обсуждений «когда-нибудь».
— Надеюсь, ты не будешь такой упрямой после того, как прочтут мое завещание. Я решила изменить его, чтобы ты получила законную долю…
— Ошибаетесь, я по-прежнему буду стоять на своем. — перебила Слоан, и, к ее изумлению, Эдит громко рассмеялась, вернее, закаркала: звуки, определенно не слишком мелодичные, хотя и греющие душу.
— Настоящая маленькая ослица, — выдохнула старуха, промокая глаза кончиком носового платка. — Не могу припомнить, когда в последний раз кто-то пытался заставить меня отступить от принятого решения. Даже Картер знает, что со мной спорить бесполезно.
Опасаясь показаться неблагодарной или грубой, Слоан умерила пыл.
— Мне просто тяжело рассуждать о вашей смерти и тому подобных вещах. Это меня угнетает.
— А уж меня-то как, — проворчала Эдит, и Слоан запоздало поняла, что старуха пыталась пошутить. Наклонившись, девушка порывисто поцеловала Эдит в сухую пергаментную щеку.
— Обязательно куплю вам веселенький шарфик, чтобы развеять вашу тоску, — пообещала она, направляясь к двери.
— Только не слишком дорогой! — крикнула вслед Эдит.
Вспомнив, что они не успели позавтракать, Парис предложила сначала поесть, и Слоан охотно согласилась. Ей не терпелось передать сестре слова матери, но девушка слишком ясно сознавала, что каждый шаг Парис навстречу Кимберли будет неизбежно отдалять ее от Картера.
Официантка наполнила их стаканы водой и принесла меню в кожаном переплете. Слоан машинально раскрыла солидный буклет и невидящими глазами уставилась в список закусок, раздумывая о предстоящем нелегком разговоре. Нужно во что бы то ни стало сохранять объективность. Несмотря на ее нелестное мнение о Картере, нельзя отрицать, что он был для Парис заботливым, любящим, хотя и чрезмерно властным отцом, и та, разумеется, предана ему, Как легко оказалось ей полюбить неожиданно возникшую сестру, ведь при этом ей не пришлось осознавать, что ее отец — негодяй, лгун и непорядочный человек. В случае с Кимберли все обстояло совсем иначе!
Картер же и его мамаша вбили Парис в голову, что ее мать принадлежит к отбросам общества. Если она поймет, что все это ложь, она будет вынуждена признать, что оба они совершили гнусную подлость. Трудно представить, как ранит это открытие сестру! Слоан опасалась, что Парис попытается защититься единственным известным ей способом: не пожелает ничего слышать о матери и придумает тысячу причин и доводов, чтобы никогда с ней не увидеться.
У стола появилась официантка, и Слоан заказала фирменное блюдо, даже не позаботившись как следует прочесть его название. Когда они остались одни, Слоан решилась заговорить о Кимберли, но выяснилось, что на уме у Парис было совсем другое.
— О чем хотела поговорить с тобой прабабушка?
— О драгоценностях, — беспечно сообщила девушка. — Собиралась подарить мне какие-то фамильные украшения. Но я отказалась.
Лицо Парис заметно напряглось.
— Она упоминала о завещании? Слоан кивнула, и Парис принялась массировать пальцами виски, морщась как от внезапной боли.
— Мне так жаль, что эти мысли не дают прабабушке покоя, — расстроенно прошептала она, — но все мы знаем, что ей не долго осталось.
Слоан сочувственно молчала, и Парис, заломив руки, почти простонала:
— Я видела этот футляр на столе и поняла, о чем они хочет с тобой говорить. Ненавижу, когда она заводит речь о смерти — может, потому, что это словно приближает страшную минуту. Не знаю.
Она покачала головой и, подавшись вперед, жалобно попросила:
— Лучше давай поговорим о чем-нибудь веселом. Слоан не нуждалась в поощрении.
— Хочешь побольше узнать о маме?
— Хочу.
— Я звонила ей утром и рассказывала о тебе. О том, что ты собираешься приехать.
— И что она ответила?
Слоан взглянула сестре в глаза и тихо призналась:
— Мама плакала. Никогда не видела ее плачущей. Парис громко сглотнула, будто сама едва сдерживала слезы.
— А… а что еще?
— Мама передала привет и сказала, что очень тебя любит. Парис нервно опустила глаза.
— Это… это очень мило с се стороны. Кажется, худшие подозрения Слоан оправдываются. Что же делать?
— Я понимаю, как все это тяжело для тебя. Чего только, должно быть, тебе не наговорили о маме, а теперь ты вдруг узнаешь, что добрее и лучше ее нет в мире. Нетрудно понять, что если я говорю тебе правду, значит, кто-то лгал.
Нет, не «кто-то». Отец и бабушка.
— Он и твой отец, — не преминула напомнить Парис, словно умоляя сестру признать этот неоспоримый факт.
— Я этого и не отрицаю, — пробурчала Слоан, решив воспользоваться тем же приемом, который применил Пол по пути в Палм-Бич, рассуждая о причине разрыва ее родителей. — Кстати, ты любила свою бабушку?
— Бабушку Франсис? — Парис поколебалась и виновато качнула головой. — Да я смертельно ее боялась. Как, впрочем, и все окружающие. И дело не в том, что она была злой и сварливой, хотя это чистая правда. Просто у нее отродясь не имелось того, что называют душой.
Именно такой ответ Слоан надеялась услышать.
— В таком случае ее можно считать главной виновницей того, что произошло, — полушутя заметила она. — Впрочем, так оно и было на самом деле.
Слоан рассказала Парис о том, что случилось в тот день, когда мать Картера прибыла во Флориду и увезла с собой драгоценного сыночка. Парис молча слушала, и Слоан видела, как сестра уходит в себя, замыкается, словно не в силах поверить, что отец и бабка оказались способны на такую жестокость.
— Главное, необходимо помнить, — весело заключила Слоан, — что в то время отцу было всего двадцать семь. Слишком молодой, привыкший жить в роскоши, а тут вдруг вынужден содержать жену с двумя детьми. Должно быть, он смертельно напугался. Мать, вероятно, убедила сына, что она лучше знает жизнь, напомнив, что после смерти отца компания нуждается в руководстве. И Картер не мог не поверить ей. Кто знает, что было на самом деле? С тех пор он, должно быть, совершенно переменился.
— Наверное, ты права, — выдохнула Парис после недолгого раздумья.
— И еще одно нельзя упускать из виду: мама и не имели между собой абсолютно ничего общего. Он не любил ее. Для него она была всего-навсего красивой наивной провинциалкой, которая влюбилась с первого взгляда в опытного сердцееда-красавца, светского человека и залетела после единственной ночи.