Неудивительно, что Хейзел так странно смотрела на Лео во время их первой встречи, неудивительно, что испытывала такие чувства к Сэмми. Вот только из Лео такой же Сэмми, как из Руфуса — Кларк Гейбл.
— Хейзел, — сказал он. — Я… я не…
Школьный двор исчез, сменившись другой сценой.
Хейзел и Лео все еще оставались призраками, но теперь они стояли перед ветхим домиком, рядом с которым проходила заросшая водорослями сточная канава. Во дворе росло несколько чахлых банановых деревьев. Из стоявшего на ступеньках древнего радиоприемника лились напевы конхунто, [33] а на затененном крыльце сидел худой старик и смотрел куда-то вдаль.
— Где мы? — спросила Хейзел. Она тоже выглядела как фигура из тумана, но в ее голосе звучала тревога. — Это картинка не из моей жизни!
Лео почувствовал, что его призрачное существо становится более плотным и настоящим. Место казалось до боли знакомым.
— Это Хьюстон, — вдруг понял он. — Я знаю это место. Эта сточная канава… Это старый дом, в котором выросла моя мама, а вон там — аэропорт Хобби. [34]
— Так это твоя жизнь? — поразилась Хейзел. — Не понимаю, как?..
— Ты меня спрашиваешь? — развел руками Лео.
Внезапно старик пробормотал:
— Ах, Хейзел…
Лео будто ударило током. Старик все так же смотрел вдаль. Как он узнал, что они здесь?
— Похоже, мы не успели, — задумчиво продолжал старик. — Что ж…
Он не договорил.
Хейзел и Лео стояли очень тихо. Старик больше никак не показал, что заметил их или услышал. До Лео постепенно доходило, что человек разговаривал сам с собой, но тогда почему он произнес имя Хейзел?
Кожа у него с годами задубела, вьющиеся волосы поседели, руки были заскорузлые, как если бы он всю жизнь проработал в машиноремонтной мастерской. Он носил безупречно чистую желтую рубашку, серые брюки с подтяжками и отполированные черные ботинки.
Несмотря на преклонный возраст, в его глазах светился ясный ум, а во всей позе ощущалось сдержанное достоинство. Казалось, он в мире с самим собой, хотя его забавляет мысль: «Черт, неужели я так долго прожил? Круто!»
Лео был совершенно точно уверен, что никогда раньше не видел этого человека.
Так почему же он кажется таким знакомым? Потом Лео осознал, что старик постукивает пальцами по ручке стула, но не просто так: он использовал азбуку Морзе, как когда-то делала его, Лео, мать… и старик выстукивал то же самое послание: «Я тебя люблю».
Застекленная дверь открылась, и из дома вышла молодая женщина в джинсах и бирюзовой блузке, ее черные волосы были коротко подстрижены. Она была хорошенькая, но без изящества: мускулистые руки, огрубевшие ладони. Карие, как и у старика, глаза горели весельем. На руках она держала ребенка, завернутого в синее одеяльце.
— Смотри, mijo, — обратилась она к малышу. — Это твой bisabuelo. [35] Bisabuelo, хочешь его подержать?
Услышав голос женщины, Лео всхлипнул.
Это была его мать — моложе, чем он ее запомнил, но живая, а значит, младенец у нее на руках…
Старик улыбнулся от уха до уха, продемонстрировав прекрасные зубы, белые, как его волосы. На лице его четче обозначились мимические морщины от улыбки.
— Мальчик! Mi bebito, [36] Лео!
— «Лео»? — прошептала Хейзел. — Это… это ты? Что такое bisabuelo?
Лео не мог говорить. «Это прадедушка», — хотел ответить он.
Старик, довольно посмеиваясь, взял маленького Лео на руки и пощекотал его подбородок. Тут призрачный Лео наконец понял, что именно видит.
Каким-то образом способность Хейзел проникать в прошлое выхватила из реки времени событие, связавшее вместе их жизни, — точку, в которой жизни Лео и Хейзел соприкасались.
Этот старик…
— О… — кажется, Хейзел тоже поняла, кто он такой. Ее голос зазвучал совсем тоненько, словно она сейчас заплачет. — О, Сэмми, нет…
— А, малыш Лео, — сказал Сэмми Вальдес, которому, наверное, уже давно перевалило за семьдесят. — Придется тебе стать моим дублером, а? Так вроде бы говорят. Я надеялся, что буду жить, но, ау, [37] проклятье не позволит.
Хейзел заплакала.
— Гея… Гея мне сказала, что он умер от сердечного приступа в тысяча девятьсот шестидесятых. Но этого не… не может быть…
Сэмми Вальдес говорил с малышом, а мать Лео, Эсперанса, смотрела на него с грустной улыбкой, вероятно, немного переживала, потому что bisabuelo Лео бормотал себе под нос какую-то чепуху.
— Та леди, донья Каллида, меня предупреждала, — Сэмми грустно покачал головой. — Она сказала, что пока я жив, самая большая опасность Хейзел не грозит. Но я пообещал, что буду с ней. Тебе придется ей сказать, как сильно я сожалею, Лео. Помоги ей, если сможешь.
— Bisabuelo, — сказала Эсперанса, — ты, наверное, устал.
Она протянула руки, чтобы забрать младенца, но старик крепко прижал его к груди (маленький Лео, похоже, не возражал).
— Скажи ей: мне жаль, что я продал алмаз, хорошо? — проговорил Сэмми. — Я нарушил обещание. Когда она пропала на Аляске… ах, как давно это было… Я все-таки использовал тот алмаз, переехал в Техас, как я всегда и мечтал, открыл свою мастерскую, завел семью! Я хорошо прожил жизнь, но Хейзел тогда сказала правду: алмаз принес проклятие, ведь я больше никогда ее не видел.
— О, Сэмми, — прошептала Хейзел. — Нет, всему виной не проклятие. Я хотела вернуться, но умерла!
Старик ее не слышал. Он снизу вверх улыбнулся малышу и поцеловал его в лоб.
— Даю тебе мое благословение, Лео. Мой первый правнук! Я чувствую, что ты особенный, такой же, как и Хейзел. Ты ведь не обычный ребенок, а? Ты сделаешь это вместо меня: однажды ее увидишь. Передай ей от меня привет.
— Bisabuelo, — чуть настойчивее сказала Эсперанса.
— Да-да, — тихо рассмеялся Сэмми. — El viejo loco [38] что-то разболтался. Я устал, Эсперанса, ты права. Я хорошо прожил жизнь. Расти его как следует, nieta. [39]
Сцена померкла.