Она представила подруг. Рипа встала ему навстречу и как бы невзначай уронила с бедер полотенце. Убожество! Кому могут понравиться ее тощие ляжки? Леля нервно хихикнула и заговорила неестественно громким голосом. Впрочем, долго им распинаться не пришлось, так как Вадим извинился и ушел в дом.
— Мама родная! — ошалело воскликнула Леля. — Какой впечатляющий экземпляр!
— Ой, Светка, — подхватила Рипа, — смотри в оба, его бабы наверняка на части рвут.
Самолюбие Светланы было полностью удовлетворено. Больше она с бывшими подругами не общалась и как-то раз, встретив их в супермаркете, попросту не узнала.
Что касается Вадима, то уже через несколько месяцев пребывания с ней под одной крышей он должен был с сожалением признать, что не нашел в Светлане той душевной чуткости, понимания, истинно женской мудрости и доброты, к которым так стремился.
День ее был расписан по минутам. Она все время куда-то спешила, ей надо было выглядеть, соответствовать, быть на уровне. Она не догадывалась, что ее замкнутому возлюбленному нужно было совсем другое. Вадим чувствовал, что Светлане явно не хватает образованности, и предложил ей на выбор любой институт, но учиться она не захотела, а он не настаивал. Ему претили ее меркантильность и активная праздность, но он вовсе не собирался выступать в роли ее наставника. С холодным безразличием он наблюдал, как она, нахватавшись дежурных, затертых фраз, пытается выглядеть ценителем искусства. Она могла два часа кряду с благоговейным выражением на лице просидеть на концерте симфонического оркестра, хотя на самом деле умирала от скуки. Он не пытался ее воспитывать, потому что был уверен: интеллигентность — качество врожденное, особое свойство души, или оно есть, или его нет. Он не любил фальши, терпеть не мог бездуховной амбициозности, все это отталкивало его от Светланы, и потому, признав свой эксперимент неудачным, он так и остался одиноким, несчастливым и мрачным Шатуном.
Светлану, которая не догадывалась об истинном положении вещей, он все же оставил у себя просто потому, что другой женщины у него на примете не было, и жил с ней уже четыре года, вплоть до того дня, когда неисповедимыми путями в его жизнь вернулся утраченный друг.
Вадим, вконец измотанный ожиданием, снова набрал номер Игоря.
— Ну, где вы там, черт бы вас побрал! — загремел он в трубку.
— Через пятнадцать минут будем, — ответил Игорь. — Застряли почти у самого дома, едем со скоростью десять километров в час. Вадим Петрович, — добавил он виноватым тоном, — надо бы врача. Понимаете, Антон перестарался. Он же, Никитин то есть, нам не давался, так Антон его по голове пистолетом хватил. Он сначала, вроде, в порядке был, а сейчас начал отключаться.
— Я тебя убью, — убежденно сказал Вадим, — и Антона убью. Вас обоих.
Путаясь в кнопках и цедя ругательства, он набрал номер своего домашнего врача. К счастью, тот оказался неподалеку в соседнем дачном поселке с визитом у знакомых Вадима.
— Вадим Петрович, я только что приехал, — сказал врач, — дайте мне хотя бы полчаса. Вы ставите меня в неловкое положение.
— Хорошо, я сейчас сам за вами приеду и все улажу.
— Машину! — крикнул Вадим и ринулся в дом.
Он распорядился приготовить лучшую комнату для гостей и поехал за доктором.
Когда он вернулся, во дворе уже стоял черный джип Игоря, но в машине никого не было.
— Где он? — коротко спросил Вадим.
— Мы отнесли его наверх, в комнату. Он без сознания, — глядя в сторону, сообщил Игорь. — Вадим Петрович, вы уж не сердитесь, кто же знал?
— Я с вами потом поговорю, — бросил на ходу Вадим, свирепо зыркнув в сторону Антона.
Следом за ним семенил доктор.
— Здесь кто-нибудь хоть что-то понимает? — спросил Игорь.
Его удальцы в ответ дружно пожали плечами.
У входа в гостевую комнату Вадим остановился, посмотрел на врача поразившим того беспомощным взглядом и открыл дверь. Слыша биение собственного сердца, приблизился неустрашимый Шатун к лежащему на кровати человеку.
Вадим смотрел на него, теперь тридцатипятилетнего, и видел, что он почти не изменился, разве что стал мужественнее, раздался в плечах, да меж светлых бровей пролегли две суровые вертикальные морщинки.
Вадим взял его за руку и назвал по имени. Саня на миг открыл затуманенные глаза, но Вадима, кажется, не узнал, пробормотал что-то неразборчивое и снова погрузился в забытье.
— Вадим Петрович, — тихо сказал врач, — позвольте мне его осмотреть.
Вадим молча подчинился и стоял в стороне, пока врач осматривал Александра. Закончив осмотр, доктор деловито открыл чемоданчик, сделал больному несколько инъекций, приказал принести лед и авторитетно заявил:
— Ну что ж, сейчас я могу с уверенностью диагностировать сотрясение мозга средней степени тяжести. Думаю, серьезной опасности нет. Я сделал все необходимое, чтобы облегчить его состояние, но теперь нам придется перевезти его в клинику для более тщательного обследования.
— Обследуйте здесь, — сердито сказал Вадим, — я его никуда не отпущу.
— Боюсь, это невозможно, — как можно тверже сказал доктор.
Он был бы и рад не прекословить несговорчивому хозяину дома, семью которого пользовал много лет и прекрасно был осведомлен о взрывоопасной натуре Березина-сына, однако предпочел бы выдержать шквал ярости, нежели рисковать пациентом. Чем-то этот человек был дорог Березину. Лучше уж перестраховаться, чтобы не нарваться потом на, мягко говоря, неприятности.
— В клинике есть специальная аппаратура, — настаивал он, — поверьте, Вадим Петрович, отвезти его туда — в ваших же интересах.
— Так привезите сюда вашу аппаратуру! — рявкнул Вадим, раздражаясь до крайности и закипая на глазах. — Нет ничего невозможного. Что вам для этого нужно? Люди, транспорт, деньги? Доставьте все необходимое, да прихватите еще врачей, медсестер. Я заплачу им втрое больше того, что они попросят.
— Кем вам приходится этот молодой человек? — не сдержал своего любопытства доктор.
— Он мне друг, брат — роднее не бывает! Что вам еще? Поторопитесь же, наконец!
— Что это ты здесь разорался? И так голова болит, — услышал он вдруг у себя за спиной знакомый голос, и все в нем разом вспыхнуло, загорелось. Он стремительно обернулся, встретил взгляд веселых синих глаз и, как когда-то, в далеком детстве, понял, что спасен. Мутный поток стылых, тусклых дней понесся вспять, вспенился, взыграл, завихрился и выплеснулся в сияющее русло величавой реки.
— Саня! — задохнулся Вадим и тут же бросился его удерживать, потому что больной вознамерился встать. — Тихо, тихо, лежи, не поднимайся. Сань, это, правда, ты? Брат! Живой ведь, живой!
— Дай хоть обнять тебя, громила. Заматерел же ты, экий волчище, увидел бы на улице — не узнал, — говорил Александр, обнимая Вадима и с одобрением его оглядывая.