— Вы что, смеетесь надо мной? Что за дело Вадиму Петровичу до нашей уборщицы?
— Наша горничная, — деликатно поправил управляющий, — нравится Александру Юрьевичу, и Вадим Петрович всячески поощряет его увлечение девушкой. Более того, по его распоряжению мы наняли для нее педагога русского языка.
Эта ошеломляющая новость заставила Светлану несколько минут ловить ртом воздух. Наконец ей удалось кисло улыбнуться и с высокомерным кивком удалиться. В дверях она обернулась и сказала:
— Роман Тихонович, я вас очень прошу, как только Никитин уйдет, пришлите ее ко мне.
Кусая губы и терзаясь ревнивой обидой, она устремилась вверх по лестнице. Что они нашли в этой пигалице? Светлана была вне себя. Вадим, который за весь день с ней двух слов не скажет, лично навещает прислугу, любезничает с ней, нанимает для нее учителей. Того и гляди, начнет тратить на нее деньги, покупать ей меха и драгоценности. С него станется! Для Никитина он готов расшибиться в лепешку, а теперь и для приглянувшейся ему азиатки. Какая извращенность вкуса! На нее, Светлану, Александр даже не взглянул. Да и ее разлюбезный Вадим постоянно смотрит сквозь нее. Слова из него не вытянешь. Ночью, в постели, и то молчит. Обращается с ней, как с подстилкой для удовлетворения сексуальных потребностей. Нет, всякому терпению приходит конец. Он еще пожалеет, горько пожалеет!
Светлана вошла к себе в спальню и швырнула сумку на постель. Теперь о выставке не может быть и речи. Весь день безнадежно испорчен! Она металась по комнате взад и вперед, все больше и больше себя накручивая, пока в дверь не постучали. Она плюхнулась в кресло, схватила журнал и, приняв ленивую позу, сказала:
— Войдите.
Вошла китаянка. Светлана впилась в нее глазами. Ей хотелось понять, разобраться, чем могла эта маленькая, невзрачная девушка заинтересовать двух красивых, умных и успешных мужчин. Она жадно искала в ней недостатки и… не находила. Девушка действительно была красива, возмутительно красива, и уж этого Светлана ей спустить не могла.
— Что это вы себе позволяете, милочка? — начала она с видом оскорбленной добродетели. — Вы, кажется, забыли, для чего вас нанимали. Ваша обязанность мыть полы и чистить туалеты, а не строить глазки моему мужу и его другу. Не ожидала я от вас такой распущенности.
На нежных щеках девушки выступил пунцовый румянец. Светлана холодно и беззастенчиво ее разглядывала. Видимо, собираясь на прогулку, Лин сменила обязательную униформу на легкое, доходившее до колен платье красно-бордовых тонов на тоненьких бретельках, которое очень шло к ее яркому лицу и темным волосам. Пара золотых сережек и туфельки на невысоком каблуке довершали ее наряд.
— Я вижу, вас уже приодели, — продолжала Светлана, откровенно наслаждаясь смятением своей безответной жертвы. Взгляд ее медленно скользил по непростительно стройным ногам Лин. — Не сомневаюсь, что столь повышенное к себе внимание вы заработали вполне конкретными услугами. Позвольте дать вам совет, дорогуша: вы в чужой стране и не знаете наших мужчин, тем более таких, у которых есть деньги. С вами позабавятся, используют как куклу, а потом выбросят. Идите и хорошенько подумайте. И если я еще раз увижу вас с Александром Юрьевичем или, не дай вам бог, с моим мужем, то можете считать себя уволенной.
Светлана и сейчас бы с превеликим удовольствием выгнала девушку на улицу, но боялась гнева Вадима.
— Ступайте, — сухо бросила она и сделала вид, что читает журнал.
Ее короткий приказ ожег Лин, как удар хлыста. Дрожащая и напуганная, с глазами полными слез, она вышла за дверь и побрела к лестнице. Она поняла далеко не все из того, что наговорила ей Светлана, но чувствовала, что это было что-то унизительное, грубое и ужасное. Лин хотелось бы оправдаться, сказать, что ей ничего не дарили и что Саня, этот большой и ласковый мужчина, не брал ее даже за руку. Хозяин тоже был с ней ласков, и она уже почти перестала его бояться, но теперь страх снова полностью завладел ее сознанием.
Словно в ответ на свои мысли она услышала звук приближающихся шагов, которые очень хорошо знала, как знала все другие шаги в доме. Как обычно, она поспешила ускользнуть, но каблучки выдавали ее присутствие, и потому она замешкалась, сдергивая с ног плотные туфельки.
Вадим, проходя мимо массивного резного шкафа, краем глаза засек какое-то неуловимое движение, повернул голову и увидел глядящие на него полные ужаса глаза. Окончательно потеряв голову, девушка пустилась наутек.
— Лин, подожди, — позвал Вадим, но просьба не возымела действия.
— Лин, стоять! — крикнул он, и девушка покорно остановилась.
— Что ты все время бегаешь от меня, глупышка? — Он подошел и заглянул ей в лицо. — Вот те раз! А почему у нас заплаканные глазки? И почему мы дрожим, как осиновый лист?
Он взял ее за хрупкие плечи и повернул к себе.
— Лин, ты не должна меня бояться. Скажи, кто тебя обидел? Неужели Саня?
Она энергично затрясла головой.
— Тогда кто? Не скажешь? Хорошо, сам узнаю.
Он вынул платок и принялся вытирать ей слезы и успокаивать. Она все порывалась уйти, в страхе оглядываясь на дверь Светланы. Опасения ее были не лишены основания. На пороге своей комнаты показалась Светлана. Лин инстинктивно рванулась и спряталась за спиной у Вадима.
— Ах, вот оно что! — сказал он, глядя на Светлану с таким выражением, что та попятилась обратно в комнату и захлопнула за собою дверь.
— Лин, иди в сад, тебя Саня ждет, — сказал Вадим, провожая девушку к лестнице.
— Нет, нет, — снова замотала она головой, — не могу, нельзя, нельзя!
Она смотрела на него умоляюще, словно пыталась ему втолковать, какой невозможной вещи он от нее требует.
— Ну, подожди же, негодяйка, — процедил он в сторону Светланиной двери. — Послушай, Лин, и постарайся меня понять: что здесь можно и что нельзя решаю только я и никто другой. Иди в сад и никого не бойся.
— Хорошо, Вадим… Петрович, — с трудом выговорила она.
— Слава богу! — он засмеялся, и Лин улыбнулась сквозь слезы ему в ответ.
Лин ушла. Вадим, стараясь владеть собой, вошел к Светлане.
— Что ты сказала этой девушке? — спросил он настолько спокойно, что Светлане захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
— Ничего я ей не говорила, — запальчиво парировала она: стремление защитить себя придало ей смелости. — Неужели ты ей веришь? Голытьба всегда лжива — они только и делают, что врут и изворачиваются. Я слегка отругала ее за неряшливость, только и всего!
— За неряшливость? Она давно уже не убирает. Если бы ты побольше бывала дома, то могла бы это заметить. Еще раз спрашиваю: что ты ей сказала? Ты сама не смей мне лгать — хуже будет.
Светлана изобразила справедливое негодование, возмущение, пустила в ход слезы и истерические выкрики, наконец, загнанная в угол его непреклонной настойчивостью, забыла об осторожности и закричала резким и высоким голосом: