Он продолжал смотреть в потолок и молчал. Влада обошла кровать и села на освободившийся пуф.
— О чем ты думаешь? — осторожно спросила она.
— Тот храм не выходит у меня из головы, — медленно проговорил он. — В сущности, если разобраться, каждый из нас пытается построить в своей душе храм, где было бы светло, покойно и чисто, где можно было бы жить в согласии с Богом и самим собой. В том храме разные фасады, о которые разбивается жизнь, но внутри все должно остаться в первозданной чистоте.
Есть гении, чей храм настолько огромен, что не умещается в рамках личности, и тогда он становится достоянием человечества. А есть другие индивиды — еще не начав строить, они берутся за разрушение не только своего, но и чужого.
Я не отношусь ни к тем, ни к другим, такие как я мечтают о храме, но ничего не могут построить, потому что слабы, безвольны, трусливы. Они стелятся по земле, цепко ползут по жизни, приспосабливаются, подменяя храм стеной забвения, — тем, что смогли возвести, на что их кое-как хватило, — но рано или поздно сами же об эту стену бьются и с каждым разом все больнее. — Он повернул голову и посмотрел на Владу. — Так вот… мне надо найти свой храм.
— Коль, ты о чем? Я не понимаю тебя, все слишком туманно, ты говоришь аллегориями.
— Нет, я говорю вполне конкретно. Я решил уйти в монастырь. Вот как вернемся, так и уйду.
— Коля, ты просто нездоров. Давай мы отвезем тебя обратно в больницу. В конце концов, ради тебя мы можем отсрочить отъезд на несколько дней.
— Влад, прошу, помолчи ты бога ради, а? Все меня принялись уговаривать, убеждать в чем-то. Не надо мне советов, я сам про себя все знаю. Меня теперь другое мучает: вдруг мне путь туда заказан, я ведь убийца. Что если убийц туда не берут?
Влада окончательно перепугалась:
— Коленька, опомнись! Что ты такое говоришь?.. Ты устал. Давай я посижу с тобой, а ты поспи.
Влада в смятении мысленно прикидывала дальнейшие шаги: надо собрать семейный совет, включая Стаса, и определиться в отношении дальнейшего лечения Коли. Нет сомнения, что измена любимой жены сказалась на нем губительно, плюс солнечный удар, все расстроилось — нервы, здоровье, оттого и психика пошатнулась.
— Посиди, — согласился Николай. — Может, и усну. Диану только сюда не пускай. Лучше вообще дверь запри. А то, не ровен час, и ее…Убийство как зараза: убил раз, убьешь и другой, главное начать. Сама посуди: Баклана я в истерике убил, вроде как был не в себе, но Альберта уже осознанно и с выдумкой. — Он снова повернул голову к Владе и поднял вверх палец как бы для убедительности. — Ты подумай, Альберт только вышел из кабины, как у меня мозги моментально сработали, что надо его пристрелить, и не как-нибудь, а непременно в голову, чтобы сразу насмерть, и ведь попал, попал! До сих пор удивляюсь!
— Коля! Что ты говоришь? Очнись, Кол-я-я! — Влада уже кричала и трясла брата, в то время как тот смотрел на нее с легким недоумением.
— Да успокойся ты! — досадливо поморщился он и оторвал от себя ее руки. — Все так и было: я убил Баклана и Альберта в туалете ресторана, потому что ненавидел обоих. Наверное, окончательным толчком послужило известие о гибели Яны. Эти нелюди выкрали ее и спрятали от Стаса — хотели таким способом держать его подальше от тебя. И спрятали не где-нибудь, а в притоне, потому что были выродками, каких не должна носить земля. Девочка не выдержала издевательств и умерла. Как, по-твоему, имели они право жить после этого? Нет! Я не жалею, что поквитался за Яну, за Стаса, за себя, да и за тебя тоже. Напротив, это был мой единственный достойный поступок в жизни, а тот, кто осудит меня, совершит несправедливость. Но за все остальное… — Он резко поднялся и схватил сестру за плечи, которые захолодели как на морозе. — У кого вымаливать прощение? Ответь мне, если можешь! Стас презирает меня, для него я ничтожество, грязный предатель, трус, лишивший его возможности хотя бы отомстить за смерть сестры и матери. Яна меня не сможет простить никогда. А ты? Я ведь и тебе жизнь сломал…
Дверь отворилась, и в комнату скорым шагом вошел Станислав. На лице его было написано сильное беспокойство. Брат с сестрой словно не заметили, что появился кто-то третий. Станислав застал паузу, в которой доминировали глаза Влады, огромные и бездонные, как два озера. В них плескались слезы, одна уже набухла на нижних ресницах и готова была сорваться вниз.
— Черт! — проскрежетал Станислав. — Ведь опоздал дурень, говорил же себе — нельзя их оставлять вдвоем…Владочка, посмотри на меня, родная. Пойдем вниз, с Колей Эльвира посидит… Отпусти ее, — рыкнул он на Николая. — Не будь ты болен, я бы тебе живо вправил мозги.
— Ты видишь, — с жаром зашептал Николай сестре в лицо, — он мне никогда не простит, я для него не человек. Я не вошел в число его потерь, даже врагом не стал, так — пустое место. А ты, ты можешь меня простить?
Станислав без лишних слов подхватил Владу на руки и быстро пошел из комнаты, по коридору, вниз по лестнице, прошел по саду и остановился у бассейна, который уже светился как бирюзовый кристалл в сумерках. В такт тихой музыке взлетали переливчатые струи и опадали на перламутровые створки моллюсков; белые окантовки бортиков фосфоресцировали в неверном естественном освещении. Здесь царили красота, цветочный аромат, предвечерний покой.
Стас усадил Владу в плетеное кресло, сел сам, близко придвинувшись к ней, проницательно глядя в испуганные глаза; из них по-прежнему одна за другой скатывались крупные слезы, словно из неиссякаемого источника.
Она до сих пор не произнесла ни слова и только смотрела на него с непередаваемым выражением. Он прижал ее к себе, зарылся лицом в ее душистые намокшие у щеки волосы:
— Это все в прошлом. Успокойся. Я и то успокоился. Ты слышишь меня? Все несчастья остались позади. Для нас с тобой уже ничего не имеет значения. Нам больше нельзя расставаться.
Она бурно разрыдалась, он целовал ее и говорил какие-то слова, пришла Эля, ничего не могла понять, постояла рядом с сестрой, которая казалась безутешной, никаких вразумительных объяснений не добилась и потому, по совету Станислава, решила проведать Николая. Пусть любовники сами разберутся в своих сердечных делах, рассудила она.
Едва сгустилась ночная мгла, Влада поднялась в общую с сестрой спальню и заперлась на замок, позже впустила только Элю. Станиславу вход был воспрещен, как он ни просился. Эльвира со всей строгостью призвала хозяина к порядку в собственном доме, напомнив в очередной раз о необходимости щадить Владу.
Младшая сестра пребывала в горестном оцепенении и на все вопросы Эли разражалась новым потоком слез. Эля нервничала, ходила по комнате и бранилась:
— Что я говорила? Уже началось? Я ведь предупреждала, черт вас возьми! Да успокойся ты! Хочешь дохлюпаться до выкидыша? Объясни хоть, в чем дело!
По прошествии некоторого времени Владе удалось совладать с собой.
Она рассказала Эльвире обо всех страшных событиях, которые открылись ей самой.