Она кивнула и с улыбкой задала очередной вопрос:
— А как мы встретились?
— Думаю, ваша мама представила вас ему вскоре после вашего рождения.
Она рассмеялась, полагая, что он шутит. Однако Стивену было не до шуток. Не говоря уже о том, что подобных вопросов он не ожидал, любой его ответ оказался бы ложью.
— Я имею в виду как мы встретились с вами?
— Как это обычно бывает.
— То есть?
— Нас представили друг другу. — Избегая взгляда ее больших проницательных глаз, он поднялся и подошел к буфету, где еще раньше заметил хрустальный графин.
— Милорд?
Наливая бренди в бокал, он оглянулся через плечо:
— Да?
— Мы по-настоящему любим друг друга?
Стивен пролил на золотой поднос добрую половину бренди и, чертыхнувшись про себя, подумал, что независимо от того, как он ей ответит на этот вопрос, она потом, когда к ней вернется память, почувствует себя обманутой и возненавидит его как виновника гибели ее возлюбленного. Но не настолько, насколько он сам себя сейчас ненавидел за то, что собирался сделать. Подняв бокал, он проглотил оставшийся в нем бренди, повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал.
— Это Англия, а не Америка. — Он знал, как низко падет в ее глазах после этого, но у него не было выбора.
— Да, знаю. Доктор Уайткомб говорил мне.
Стивену стало не по себе. Ведь это он, а не доктор должен был ей сказать, где она находится.
— Это Англия, — повторил он. — И когда в высшем обществе вступают в брак, то руководствуются главным образом соображениями целесообразности. Не то что некоторые американцы, у которых сердца нараспашку, а на языке вертится слово «любовь». Это пошлое чувство — удел бедняков и поэтов.
Она была ошеломлена, словно ей дали пощечину, и Стивен, сам того не желая, со стуком поставил бокал на место.
— Надеюсь, я не огорчил вас своей прямотой, — сказал он, чувствуя себя последним ублюдком. — Уже поздно, вам пора отдыхать.
Он слегка поклонился ей, дав понять, что разговор окончен, подождал, пока она поднимется с дивана, и вежливо отвернулся, когда распахнулись полы халата и появилась изящная ножка.
— Милорд?
— Да? — не оборачиваясь, спросил он, уже взявшись за ручку двери.
— Но оно у вас есть, ведь правда же?
— Что?
— Сердце.
— Мисс Ланкастер, — начал было он, проклиная судьбу за то, что оказался в таком ужасном положении, повернулся и увидел, что девушка стоит в ногах кровати, грациозно опираясь на стойку.
— Меня зовут… — она помедлила, и чувство вины снова захлестнуло его при мысли, что лишь ценой невероятных усилий ей удалось вспомнить собственное имя, — Чариз. Прошу вас, называйте меня так.
— Конечно, — сказал он, вовсе не собираясь этого делать. — А теперь извините, я должен идти. Дела.
Как только дверь за ним захлопнулась, Шеридан почувствовала головокружение и тошноту и обеими руками ухватилась за стойку, чтобы не упасть. Затем осторожно опустилась на шелковое покрывало. От охватившей ее слабости и страха сердце колотилось, как бешеное.
Что она за женщина, если согласилась связать свою жизнь с таким мужчиной? Что он за человек? У нее засосало под ложечкой при одном воспоминании о его холодном взгляде и странных, мягко выражаясь, рассуждениях о любви.
О чем она думала, вверяя ему свою судьбу? Зачем сделала это?
Ответ пришел сам собой: ее очаровала его ласковая улыбка.
Но сегодня он даже не улыбнулся ей на прощание, раздосадованный разговором о любви. Завтра она извинится перед ним. Или же поведет себя так, будто этого разговора вовсе не было, и попробует развеселить его какой-нибудь пустой болтовней.
Она забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Однако уснуть не могла — хотелось плакать — и лежала, устремив взгляд на балдахин. Нет, она не позволит себе лить слезы, ничего страшного не произошло. В конце концов они помолвлены. Да и вряд ли для него так уж важны ее взгляды на любовь. Но стоило ей вспомнить свой дурацкий вопрос, есть ли у него сердце, как рыдания стали душить ее с новой силой.
Утром случившееся будет выглядеть в ином свете, утешала она себя. А сейчас она очень устала. Слишком много всего: купание, одевание, мытье головы. Завтра он придет, и все будет по-прежнему.
Тремя днями позже приехал Уайткомб и в сопровождении дворецкого, улыбаясь, вошел в кабинет Стивена. Через полчаса, посетив больную, он снова спустился вниз, но уже без улыбки и озабоченный.
— Уделите мне несколько минут, я должен поговорить с вами наедине, — сказал он, — отмахнувшись от перепуганного дворецкого, пытавшегося доложить о его приходе.
Стивен догадался, о чем пойдет речь, и, с досадой вздохнув, откинулся в кресле.
— Разве я не говорил вам, — начал доктор, как только дверь за секретарем закрылась, — что мисс Ланкастер нельзя нервничать. Специалист по амнезии, с которым я консультировался, придерживается того же мнения. Надеюсь, вы это помните?
Раздраженный агрессивным тоном врача, Стивен едва удержался от резкости и ограничился одним коротким:
— Помню!
— Тогда объясните мне, — уже мягче произнес доктор, заметивший раздражение графа, — почему за последние три дня вы ни разу ее не навестили, зная, как важно отвлечь ее от грустных мыслей о случившемся!
— Но я сделал для этого все. В ее распоряжении книги, журналы мод, вышивание, в общем, все, что так нравится женщинам.
— Отлично. Но вы забыли о главном, на что она вправе претендовать.
— О чем же? — спросил Стивен, заранее зная ответ.
— Хоть о каком-то общении с женихом.
— Никакой я ей не жених!
— Согласен, но так случилось, что она потеряла его по вашей вине. Неужели вы забыли об этом?
— Исключительно потому, что вы человек стареющий, сверхэмоциональный и к тому же друг семьи, я прощаю вам это оскорбление!
Тут доктор спохватился. Он понял, что выбрал не правильную тактику, слишком далеко зашел. Он словно забыл, что озорной мальчишка, который среди ночи забирался в конюшню, чтобы прокатиться на новом жеребце, а потом мужественно сдерживал слезы, когда доктор вправлял ему вывихнутую руку и читал нотации, давно уже превратился в не терпящую возражений важную персону. И доктор пошел на попятную.