— Вы еще не поздоровались со мной, мадемуазель, это для меня настоящий удар.
— О да, понимаю, — рассмеялась она, польщенная его словами, невольно залюбовавшись им.
Он стоял, облокотившись о каминную полку, устремив на нее взгляд своих голубых глаз, с томной улыбкой на прекрасном лице, являя собой образец уверенного в себе сильного мужчины. В то же время его поистине рыцарская галантность и излучавший тепло взгляд странным образом возбуждали Шеридан, и ее собственная улыбка тоже стала теплой, когда она обратилась к нему:
— Я хотела поприветствовать вас, как только вошла, но забыла, как это делается, и собиралась спросить у вас.
— О чем именно вы собирались спросить?
— Надо ли делать книксен? — пояснила она с усмешкой, поразившей Стивена в самое сердце. Никакие проблемы ее не страшили, она умела решать их легко и шутя. Ни перед чем не пасовала, и именно эта смелость так привлекала в ней графа. Что же касается приветственного книксена, то лучше бы она протянула ему обе руки, как доктору, или же, что было бы совсем замечательно, подставила губы для поцелуя, которого он в этот момент страстно желал. Но об этом он мог только мечтать, а потому на ее вопрос равнодушно ответил:
— Да, принято делать книксен.
— Так я и думала, — сказала она и удивительно легко и грациозно присела. — Ну что, получилось? — спросила девушка, выпрямившись, и протянула руку навстречу его руке.
— Еще как! — усмехнулся он. — Хорошо провели день?
От Хью Уайткомба не ускользнуло, как ласково смотрит на девушку граф, с каким нетерпением ждет ответа на свой вопрос, как близко, почти вплотную подошел к ней в нарушение всяких норм приличия. То ли его так увлекла роль жениха, то ли…
Доктор Уайткомб решил выяснить все до конца и своим обычным шутливым тоном обратился к обоим:
— Я могу остаться на ужин, если, разумеется, буду приглашен…
Чариз Ланкастер повернулась к доктору, но Стивен не удостоил его даже взглядом.
— Это невозможно, — сухо произнес граф. — Уезжайте!
— Намек услышан и понят.
Уайткомб пришел в такой восторг от всего, чему только что стал свидетелем, в том числе и от беспрецедентного отказа в гостеприимстве, что едва не пожал руку дворецкому, протянувшему ему шляпу и трость. Но вместо этого лишь попросил:
— Последи за молодой леди, а потом все мне расскажешь, — и заговорщически подмигнул:
— Это будет наш маленький секрет. — Доктор уже спускался с крыльца, когда сообразил, что дворецкий — не Кольфакс, а другой, уже очень пожилой человек.
Впрочем, не все ли равно? Ничто не могло омрачить его настроения в этот момент.
Доктора ждал экипаж, но вечер был таким хорошим, а надежды такими радужными, что он решил пройтись пешком и махнул рукой кучеру, чтобы следовал за ним. На протяжении многих лет доктор и семья Уэстморлендов наблюдали, как вешаются Стивену на шею женщины, но ничего не могли сделать. Все эти дамы и девицы буквально умирали от желания окрутить графа, знатного и состоятельного жениха, и породниться с его семьей. И Стивен, некогда сама элегантность, обаяние и доброта, постепенно превратился в грубого циника. Невесты и их мамаши из высшего общества во всей Англии обхаживали его, как могли, и все только ради его богатства и титулов, а не ради него самого.
Оставаясь холостяком, он приобретал все большую ценность в глазах замужних и незамужних женщин, и теперь, стоило ему появиться где-нибудь на балу, как среди дам начинался настоящий переполох. Стивен понимал, почему за ним так охотятся, и вместе с его популярностью росло и его презрение к слабому полу. Кончилось тем, что он отверг всех респектабельных дам своего круга, предпочтя им свою любовницу. Приезжая в Лондон на сезон, чего, кстати, за последние два года не делал ни разу, он не появлялся на светских приемах, проводя время либо с друзьями за карточным столом, либо с Элен Деверне в театре.
Он буквально выставлял ее напоказ оскорбленному обществу, что приобрело скандальный характер и заставляло страдать его мать и невестку.
Год-два назад он еще не был так категоричен и к преследовавшим его женщинам относился с веселой снисходительностью, но в конце концов терпение его лопнуло, и он позволял себе отпускать неучтивые замечания в адрес своих почитательниц, доводя некоторых до истерики, а у их родни вызывая бешенство.
Однако в тот вечер, о котором идет речь, в его улыбке, обращенной к Чариз Ланкастер, была та теплота, которую, казалось, он потерял навсегда. Отчасти это было обусловлено тем, что Стивен считал себя виновником всех ее несчастий и небезосновательно. Сейчас она очень нуждалась в нем, но, по мнению доктора Уайткомба, он в ней не меньше нуждался, в ее нежности, обходительности, но главное, эта девушка заставила его поверить в то, что есть женщины, которым нужен он сам, а не его титулы, деньги и поместья.
Для Чариз Ланкастер, даже в ее болезненном состоянии, его титул и роскошный дом не имели никакого значения. Она не млела перед ним и его богатством, не теряла головы от его внимания. Она поздоровалась с Хью с такой естественной сердечностью, которую и вообразить себе невозможно, а потом громко хохотала над галантностью Стивена. А до чего она искренна! До чего простодушна! Нежная, ласковая и легко ранимая, в чем Стивен уже успел убедиться.
Она принадлежала к той редкой породе женщин, которые больше пекутся о других, нежели о себе, и умеют великодушно и тактично прощать обиды. В те дни, когда Шерри еще была прикована к постели, она постоянно просила Хью заверить графа в том, что непременно поправится, что память у нее восстановится, так что он может не волноваться. Мало того, с ее тонким умом и необычайной проницательностью она поняла, что во всех ее бедах граф будет винить себя. А с какой добротой она относилась ко всем, начиная от слуг и кончая доктором, не говоря уже о женихе. Хью был просто очарован ею.
Моника Фицуеринг, совсем еще молодая, с прекрасным характером, отлично воспитанная, очень нравилась доктору, однако он считал, что Стивену она не пара. Она была мила, обходительна, сдержанна, как и положено благовоспитанной девушке, но именно поэтому не хотела, да и не могла вызвать в мужчине глубокую страсть, особенно в таком, как Стивен.
Хью ни разу не видел, чтобы Стивен смотрел на Монику с такой нежностью, как только что на Чариз Ланкастер. Моника Фицуеринг могла бы стать прекрасной хозяйкой в доме у Стивена и очаровательной компаньонкой за ужином, но никогда не тронула бы его сердца.
Вся семья Стивена была в шоке, когда недавно он заявил, что ни за что не женится ни на Монике, ни на другой девушке для того лишь, чтобы обзавестись наследником. Но Хью это заявление скорее обрадовало, чем встревожило. Он не признавал модных нынче браков по расчету, считавшихся в высшем обществе de rigneur [6] , и вовсе не хотел, чтобы такой брак заключил кто-либо из тех, кого он любил, а к Уэстморлендам он был очень привязан. Он желал Стивену жену такую же, как у Клейтона Уэстморленда или у него самого. К несчастью, его Маргарет умерла.