Когда, проснувшись, Шеридан обнаружила, что она в постели одна, ей стало не по себе. Но стоило ей открыть глаза и увидеть, что Стивен сидит на стуле., как на душе стало легко и светло. Он уже успел одеться, осталось лишь застегнуть рубашку. Шерри натянула простыню до самого подбородка и села, откинувшись на подушки. К ее удивлению, вид у Стивена был совершенно невозмутимый, как будто ничего особенного между ними не произошло. Где-то в самой глубине сознания мелькнула мысль, что они занимались чем-то нехорошим, постыдным, но Шерри постаралась прогнать ее.
Глядя, как стыдливо натянула Шерри простыню, Стивен развеселился, его явно забавляла ее скромность. Шеридан не могла осуждать его за это, но его беззаботный, отчужденный и насмешливый вид больно ранил душу, потому что сама она все еще не могла прийти в себя после того, что произошло ночью.
В то же время он больше не выглядел холодным, циничным и злым, и это показалось ей настоящим чудом. Подоткнув простыню под мышки, она подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.
— Может быть, поговорим? — спросила она.
— Позвольте, я начну, — мягко произнес он. Теперь, когда отношения у них стали налаживаться, Шерри не хотелось заводить разговор о Чариз Ланкастер, и она кивнула.
— Намерен сделать вам предложение. — Глаза Шерри засветились радостью, и, заметив это, Стивен пришел в изумление. Неужели она считает его таким идиотом, что думает, будто он собирается предложить ей руку и сердце? — Деловое предложение, — уточнил он. — На сей раз у вас будет время подумать, и вы, надеюсь, найдете его вполне подходящим для нас обоих. Во всяком случае, это лучше, чем быть гувернанткой у Скефингтонов.
Беспокойство омрачило минутное ощущение счастья.
— И что же это за предложение?
— Хотя между нами много различий, совершенно очевидно, что в сексуальном отношении мы идеально подходим друг Другу.
Шерри ушам своим не верила. Как можно говорить так спокойно о том, что им довелось испытать прошлой ночью?
— Итак, что это за предложение? — повторила Шерри с дрожью в голосе.
— Вы будете спать со мной, когда я этого пожелаю. В обмен на это вы получите собственный дом, слуг, платья, карету и сможете делать все, что вам заблагорассудится, при условии, что никто другой не сможет пользоваться тем, за что я вам буду платить.
— Вы предлагаете мне роль любовницы? — в замешательстве спросила она.
— А почему бы и нет? Вы честолюбивы, умны, а то, что я предлагаю, черт побери, несравненно лучше вашего нынешнего положения. — Она промолчала, и Стивен продолжал в своей обычной манере, растягивая слова:
— Только не говорите мне, ради Бога, что рассчитывали стать моей женой лишь на том основании, что мы провели с вами ночь! Вы ведь не настолько глупы и наивны.
Шерри покоробило от его ядовитого тона. Глядя на его суровое и в то же время прекрасное лицо, она впервые заметила циничное выражение его глаз.
Судорожно сглотнув подступивший к горлу комок, она покачала головой и ответила:
— Я вообще ни на что не рассчитывала, и меньше всего на то, что стану вашей женой.
— Прекрасно. Между нами было достаточно лжи и непонимания, и мне не хотелось бы, чтобы вы заблуждались.
Ему показалось, что в ее больших серых глазах блеснули слезы разочарования. Он встал и небрежно поцеловал ее в лоб.
— Хорошо, что у вас хватило благоразумия не прийти в ярость от моего предложения. Советую вам подумать о нем.
Шерри смотрела на него со страдальческим видом, когда он язвительным тоном добавил:
— Хочу вас предупредить еще об одном. Если вы хоть раз мне солжете — всего только раз, я выброшу вас на улицу. — И уже у самых дверей бросил через плечо:
— И не смейте мне говорить: «Я люблю вас». Никогда! Поняли?
После ухода Стивена Шерри уткнулась лбом в колени и дала волю слезам. Почему у нее не хватило силы воли сразу отвергнуть его постыдное, жестокое предложение? Более того. В тот момент, когда он ее поцеловал, она готова была согласиться.
Шерри полностью поняла, что натворила ночью, задолго до того, как поднялась с постели и оделась. При ярком свете дня невозможно было отрицать ужасную истину: она пожертвовала своей девичьей честью и своими моральными принципами, и теперь до конца жизни ее будет мучить стыд.
Доведенная до отчаяния, она решилась на это в надежде вернуть его любовь — если, конечно, он и в самом деле ее любил — и чего добилась? Стоило посмотреть в окно, на лужайку, где все завтракали, чтобы получить ответ на этот вопрос. Мужчина, обнимавший ее этой ночью, сидел за столом рядом с Моникой, которая буквально выворачивалась наизнанку, кокетничая с ним, и, судя по его виду, ему это нравилось.
Как раз в тот момент, когда Шеридан смотрела в окно, он откинулся на стуле, не сводя с Моники глаз, а потом, слушая ее, расхохотался.
Никогда еще Шеридан не видела его таким веселым и беспечным, и она почувствовала стыд и обиду. Ночью он взял все, что она могла ему дать, а потом оскорбил, предложив стать его любовницей, чтобы еще больше унизить. И вот рядом с ним женщина, которая никогда не пойдет на то, на что пошла Шеридан… «Эта женщина вполне достойна его, такая же высокомерная, — с горечью думала девушка. — Такой женщине он, не задумываясь, предложит руку и сердце, а не пошлую связь в обмен на целомудрие».
Все эти мысли вихрем проносились в мозгу Шеридан, пока она смотрела в окно, с трудом сдерживая слезы. Она стояла неподвижно, стараясь запомнить эту сцену, чтобы никогда больше не таять при воспоминании о нем, и радуясь тому, что нежность к нему и страдания постепенно уходят, уступая место холодности и равнодушию.
— Ублюдок, — прошептала она.
— Можно войти?
Шеридан вздрогнула и быстро обернулась. Это пришла Джулиана.
— Да, конечно. — Голос ее был таким же неестественным, как и широкая улыбка на губах.
— Я увидела вас у окна, когда завтракала. Принести вам что-нибудь поесть?
— Спасибо за заботу, но я не голодна.
Шеридан стала лихорадочно соображать, как объяснить Джулиане свой вчерашний поступок, когда она высказала Стивену свое особое расположение, но не смогла придумать сколько-нибудь вразумительной причины.
— Вы не хотели бы отсюда уехать?
— Уехать? — переспросила Шерри, с трудом скрывая отчаянное желание бежать из этого дома. — Но до завтрашнего дня мы не сможем уехать.