— И о котором все говорят, что с ним все в полном порядке! Неужели я должен постоянно твердить это, как попугай? Перестань дурить, это безрассудно.
— Ты хочешь сказать, что я сошла с ума?
— Я говорю, что ты ведешь себя неразумно…
— У меня есть на это право. Потому что…
Но тут я внезапно ударила по тормозам. Я кричу? Меня удивляли эти перепады эмоций — и то, что я снова так завелась, и то, как резко все прекратилось. Это не имело ничего с общего с обычным «отходняком» после ссоры. В таких случаях я, как правило, дымилась еще некоторое время после того, как мы заканчивали перебранку, но потом, если становилось ясно, что Тони не собирается просить прощения (а он, по-видимому, был генетически неспособен признавать свою вину), первой шла на мировую. А на этот раз все было как-то… пожалуй, «странно» — вот единственное слово, способное это описать. Гнев во мне вдруг будто выдохся. Только что ярилась, как фурия, и вдруг…
— Я, наверное, лучше лягу.
Тони опять посмотрел на меня долгим удивленным взглядом.
— Ладно, — отозвался он наконец. — Хочешь, помогу тебе снова лечь?
Снова? Я еще не ложилась в постель с тех пор, как вернулась домой, Тони… или ты не заметил?
— Спасибо, я сама управлюсь, — сказала я.
Я встала и вышла из кухни, добралась до спальни, натянула пижаму и упала в кровать, завернулась в одеяло с головой и думала, что сразу засну.
Но ничего не вышло. Наоборот, я совершенно разгулялась, сна как не бывало, несмотря на дикую, глубокую усталость. Перевозбужденный мозг работал на всю катушку — в голове крутились тревожные мысли. В голове разыгрывались целые сценарии фильмов ужасов — в последнем я видела трехлетнего Джека, мешком сидящего кресле на колесах, не способного сконцентрировать на мне взгляд. Фоном к картинке служил голос социального работника, невероятно спокойный, невероятно рассудительный: «Я полагаю, вам с мужем пора обдумать вопрос о помещении сына в специализированную клинику. Ведь ему необходима квалифицированная помощь двадцать четыре часа в сутки».
Но в тот же миг застывший в оцепенении ребенок вдруг соскочил с кресла, и у него начался жутчайший припадок — он мычал, выкрикивал что-то нечленораздельное, перевернул столик, потом бросился в гостиную, расшвыривая вещи, которые попадались ему на пути, и, наконец, ввалился в ванную и кулаком разбил зеркало. Пытаясь успокоить его — и намотать полотенце на окровавленную руку — я мельком увидела свое отражение в осколках: меня просто нельзя было узнать, я превратилась в настоящую старуху. Мешки под глазами и глубокие морщины свидетельствовали о том, чего стоили мне три года рядом с несчастным, умственно неполноценным сыном.
Но предаваться жалости было некогда, ибо в этот момент Джек начал со всей силы биться головой о раковину. И…
— Тони!
Ответа не было. Впрочем, его и быть не могло — я ведь спальне, а дверь закрыта. Я взглянула на часы: 2:05. Как это, я ведь вроде не спала? Я повернула голову. Тони рядом не было. В комнате горел свет. Я выскочила из постели, вышла в коридор, полагая, что Тони внизу, смотрит телевизор. И тут я увидела свет наверху, в его кабинете.
Перестройку чердака закончили, пока я лежала в больнице, и Тони явно постарался все там обустроить. Книжные полки были собраны и забиты книгами из его обширной библиотеки. Вдоль другой стены тянулись полки с компакт-дисками. Рядом с большим стильным письменным столом, который мы выбирали вместе, я увидела небольшую стереосистему и коротковолновой радиоприемник. На столе красовался новенький компьютер фирмы «Делл», рядом — новое эргономичное кресло от Генри Миллера. В нем сейчас и сидел Тони, уставившись в экран монитора, заполненный строчками текста.
— Впечатляет, — протянула я, осматриваясь.
— Рад, что тебе нравится.
Я хотела съязвить на тему, как было бы мило, если бы он с таким же рвением занимался отделкой и других частей дома… но подумала и промолчала. В последнее время язык и так уже слишком часто служил мне плохую службу.
— Который час? — рассеянно спросил Тони.
— Начало третьего.
— Не смогла уснуть?
— Да, что-то не спится. Тебе тоже?
— Когда ты легла, я сразу поднялся поработать.
— Что за работа? Статья для газеты?
— Вообще-то, это роман.
— Правда? — Я была искренне рада Ведь Тони грозился приступить к своему первому литературному опусу с тех самых пор, как мы повстречались с ним в Каире. Потом он признался, что, раз уж его переводят в скучный, прозаичный Лондон, он воспользуется случаем и попробует наконец написать роман в духе Грэма Грина, мысль о котором вертится у него вот уже несколько лет.
В глубине души я не была уверена, хватит ли у Тони выдержки и терпения, необходимых для столь долгого и сложного дела. Ему, как и многим журналистам, была интересна безумная погоня за сюжетом, а потом неистовая гонка в стремлении поскорее доставить материал по назначению. Но просиживать день за днем в тесной комнатке, терпеливо развивая сюжет? И это притом, что Тони как-то говорил мне, что тратит на написание материала не больше пары часов?
Но вот он сидел и работал — среди ночи. Это меня и порадовало, и удивило.
— Вот здорово, — сказала я.
Тони пожал плечами:
— Может, еще ничего путного не выйдет.
— А может выйти очень хорошо.
Снова тот же жест.
— Много ты уже написал? — спросила я.
— Несколько тысяч слов.
— А…
— Я же говорю, не знаю пока, что из этого получится.
— Но ты будешь продолжать?
— Да-a, насколько терпения хватит. Или пока не решу, что все это без толку.
Я подошла, положила ему руку на плечо:
— Я не дам тебе бросить.
— Обещаешь? — Он наконец поднял голову и посмотрел на меня.
— Да. Обещаю. И знаешь…
— Что?
— Ты извини меня, за все, что было раньше.
Он снова уткнулся в экран:
— Я уверен, что утром ты будешь чувствовать себя лучше… если перестанешь себя накручивать.
Когда я проснулась в семь утра, Тони рядом не было. Я нашла его спящим наверху, на новом раскладном диване. Возле компьютера лежала стопка листов с отпечатанным текстом Подождав несколько часов, я отнесла наверх чашку чая и первым делом спросила:
— Долго ты вчера работал?
— Часов до трёх, — сонно ответил он.
— Так мог бы спуститься в спальню.
— Не хотелось тебя будить.
Но и на следующую ночь он сделал то же самое. Я только что вернулась из больницы — второй раз за день ездила туда навестить Джека Было девять вечера — я немного огорчилась, обнаружив, что Тони уже дома, работает у себя в кабинете. До этого он сказал, что не сможет подъехать в больницу, потому что вынужден будет задержаться допоздна в редакции из-за очередного международного кризиса (в Мозамбике, кажется).