— Да, я так и понял. Но одна из сестер сказала, что ты чуть не отбросила Джека, когда кормила.
— Да это была непроизвольная реакция. Он сделал мне больно.
— Надеюсь, ты понимаешь, что он не нарочно.
— Конечно нет. Но речь ведь не о том, что я швырнула его через всю комнату. Просто дернулась от боли.
— Наверное, сильно дернулась, раз сестра доложила об по начальству.
Я села на диван. Уронила голову на руки. Больше всего хотелось схватить паспорт, доехать до аэропорта и сесть на первый самолет, летящий в родные Штаты.
Ты не способна. Ты не справишься. Ты не мать, а ходячая проблема.
Но тут в голове у меня зазвучал другой голос, спокойный и здравый. Он повторял, как заклинание, одну и туже спасительную фразу: «Наплевать. Наплевать. Наплевать».
С чего бы такой пародии на мать, как я, беспокоиться о том, что с ее ребенком? А даже если бы и я и беспокоилась, они (врачи, сестры, мой муж) все равно знают про меня всю правду. У них есть доказательства. Они же сами видели, как…
Как — что?
Как… я ничего не понимала.
Как… меня терзало чувство тоски и раскаяния из-за всего, что пришлось вытерпеть Джеку… а в следующий момент все становилось до лампочки.
Потому что я плохая мать. Вот это верно, ПЛО-ХА-Я. Как в той песенке в стиле кантри про РАЗ-ВО…
— Салли?
Подняв голову, я увидела, что Тони смотрит на меня своим фирменным удивленно-раздраженным взглядом.
— Тебе нужно пойти и лечь в постель, — сказал он.
— Я только что проспала двенадцать часов.
— Что ж, значит, ты этого хотела.
— Нет, этого хотел мой организм. Потому что мой организм заметил что-то, чего упорно не хочешь заметить ты… что это небольшое физическое усилие, которое называется «родить ребенка», вымотало меня совершенно, до предела. Но ты-то, я понимаю, считаешь, что это ерунда, все равно что два пальца об…
Тони одарил меня ироничной улыбкой и начал складывать диван.
— Я поработаю, — сказал он, — не нужно меня ждать.
— А я не собираюсь сейчас спать.
— Дело твое. А теперь извини…
— Тебе наплевать на все, что происходит?
— Прости, но кто бегал сегодня в больницу, пока мать нашего сына отключила все телефоны и сама отключилась?.
Выговор прозвучал обидно, словно пощечина, тем более что Тони произнес эти слова подчеркнуто спокойным, невозмутимым тоном.
— Как же ты несправедлив. — Мне сдавило горло, и я говорила почти шепотом. Тони лишь улыбнулся в ответ.
— Разумеется, ты так считаешь, — сказал он. — Потому что правда бывает ужасно несправедливой.
Он уселся в кресло у компьютера и, отворачиваясь от меня, бросил:
— А теперь извини…
— Дерьмо ты собачье.
Но он оставил мою реплику без внимания, только заметил:
— Если надумаешь приготовить мне чаю, буду очень рад.
Вместо ответа я пулей вылетела из кабинета, что есть сил хлопнув дверью.
Я сбежала по лестнице вниз. Первой мыслью было выскочить на улицу, поймать такси до Мэттингли, явиться в отделение детской интенсивной терапии, потребовать, чтобы меня немедленно пустили к Джеку. А еще потребовать очной ставки с сестрой Макгуайр, припереть к стенке эту ирландскую сучку, эту ханжу и лицемерку — пусть она ответит, почему распускает обо мне лживые слухи. А потом…
Меня бы связали, надели смирительную рубашку и поместили в ближайшую психушку.
Я зашагала по комнате из угла в угол. Именно так: я мерила комнату шагами, словно маньяк: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Остановиться я себя буквально заставила только после того, как в голову пришла поразившая меня мысль: «Посмотри на себя, носишься по клетке, как лабораторная крыса под воздействием амфетамина». Тут же я почувствовала, как холодно в доме. Ледяной ветер гулял по Сефтон-стрит, почему-то продувая мой дом насквозь. Холод наводил на мысли о прогнивших, видимо, полах, о все растущей промозглой сырости и о том, как мало этот дешевый карточный домик похож на викторианский дом-крепость. Скоро его просто сдует, снесет с фундамента, а мы останемся ни с чем посреди улицы.
Но тут климат поменялся. Ртутный столбик подскочил до восьмидесяти градусов [24] . Я покинула январь в канадских Скалистых горах и оказалась где-то в тропиках. Это Аруба [25] , детка. Забудь про мороз. У нас тут жара, тропическая жара. Градусов сто десять в тени, при влажности девяносто процентов. Меня вдруг прошиб пот. Я так вспотела, что одежда промокла насквозь, нужно было ее срочно снять.
Я и начала раздеваться — не сразу заметив, что шторы на окнах не задернуты и что какие-то люди выходят из такси, затормозившего как раз напротив, а водитель уставился на меня с открытым ртом. У меня возникло желание встать перед ним во весь рост и продемонстрировать свой операционный шов. Однако природное целомудрие победило, и я удрала наверх, укрывшись в ванной. Отвернув холодный кран до упора, я вскочила под душ. Слава богу, я настояла, чтобы нам поставили американский душ, где струи бьют под давлением! А потом…
Что ж ты вытворяешь?
Я выключила воду. Я прислонилась лбом к кафельной стенке. Меня снова охватил страх — потому что я совсем не владела собой. Особенно пугало то, что, как я сейчас поняла, во всех моих диких, безумных действиях не наблюдалось никакой логики. Эти эмоциональные взбрыки напоминали мячик для пинг-понга, лихо отскакивающий от любого предмета на пути. В разгар этих беснований случались, правда, моменты полной и пугающей ясности — как, например, сейчас, когда мне хотелось биться головой об стенку, бесконечно повторяя: Что ты творишь?
Ответ на этот вопрос был только один: я и сама не понимаю, честно. Потому что я уже вообще не понимала, что творится у меня внутри.
Ты только послушай себя. Смотри, не загнись от жалости к себе. Подумаешь, небольшой сбой душевного равновесия после родов. Любой разумный, уравновешенный человек может с этим справиться — а ты уже развалилась на куски. Прав Тони, что считает тебя упрямой дурой. Потому что ты и правда ведешь себя как идиотка. Хуже, ты позволишь себе уходить все дальше по этой безумной дорожке, так что невольно возникает вопрос, а в здравом ли ты уме. Так что хватит придуриваться. Возьми-ка себя в руки, соберись. И чем беситься, пойди лучше, приготовь мужу чай.
Я последовала совету строгого внутреннего цензора, вылезла из душа, твердо вознамерившись исправиться. Одевшись и высушив волосы, я сказала себе, что отныне буду вести себя разумно и спокойно. Завтра утром съезжу в больницу и извинюсь за пропущенный вечерний визит. Поговорю с сестрой Макгуайр и скажу, что ее вчерашние опасения по поводу моего душевного состояния мне вполне понятны. А потом продемонстрирую им, что могу быть собранной и разумной, и покормлю Джека без стенаний и жалоб. И на домашнем фронте развею все тревоги Тони и покажу себя идеальной супругой, умницей-разумницей.