Улица Бэлхем-Хай-роуд представляла собой смешение стандартных лавок и магазинов с какими-то странными отголосками 1960-х (вроде магазинчика профессионального парикмахерского оборудования) и кое-где новенькими, с иголочки, постройками (стильные капучино-бары, модные современные жилые дома). Офис Найджела Клэппа располагался над химчисткой, в древнем викторианском доме красного кирпича. Я вошла в здание через боковой вход с переулка. Старомодная дверь, на матовом стекле выведено: «Клэпп и Ко — адвокатская контора». Я поднялась по скрипучей, плохо освещенной лестнице к еще одной двери и позвонила. Мне открыла толстая степенная женщина лет пятидесяти, с сочным выговором, выдававшим уроженку Южного Лондона.
— Вы за свидетельством о смерти? — спросила она.
— Я Салли Гудчайлд.
— Кто? — громко переспросила она — видно, была туга на ухо. Я повторила свое имя.
— А, да, верно, — отреагировала она. — Помощь неимущим. Заходите. Он сейчас немного занят, но это ненадолго.
Контора «Клэпп и Ко» состояла из двух комнат и небольшой приемной — скорее узкого коридорчика с дешевым диваном, парой искусственных растений в горшках и стеллажом с брошюрами по торговле недвижимостью да популярными журнальчиками полугодовой давности. Стены были выкрашены грязно-кремовой краской, полы покрыты пожелтевшим линолеумом, над головой тускло светили две люминесцентные трубки. Единственным украшением был календарь с рекламой местного индийского ресторана: «Посетите «Бенгальский Дом», Бэлхем-Хай-роуд». Толстуха — секретарша Клэппа и, как я поняла, «девочка на побегушках» — сидела в тесной комнатенке без двери. Пока я дожидалась в приемной (бездумно скользя глазами по страницам журнала местной риелтерской компании «Фокстон» и с удивлением отмечая, что здесь на семейный коттедж можно запросто ухнуть семьсот пятьдесят тысяч фунтов), она грубоватым голосом отвечала на непрерывные телефонные звонки, одновременно поедая шоколадное печенье из открытой пачки, лежащей перед ней на столе. Через несколько минут она поднялась и обратилась ко мне:
— Проверю, может, он уже положил трубку.
Подойдя к соседней двери, она отворила ее без стука и, просунув внутрь голову, сказала:
— Ваша клиентка здесь.
После этого меня представили Найджелу Клэппу.
Когда я вошла, он поднялся со своего места. Затем протянул мне дохлую рыбу — свою руку, — указал на дешевый стул из оранжевой пластмассы напротив его стального стола и принялся рыться в документах, избегая моего взгляда. Я заметила на столе пару фотографий семьи в рамках и рядом — диплом юриста, тоже в рамке. Он потратил минуты две, не меньше, изучая мои бумаги, не произнося ни единого слова. Единственным звуком был шум дорожного движения с Бэлхем-Хай-роуд. Клэпп, видимо, привык к децибелам и не отвлекался — так, наверное, люди, живущие у железной дороги, перестают замечать грохот проходящих поездов. Моя папка была разложена на столе. Когда Клэпп наконец заговорил, он так и не оторвал глаз от бумаг.
— Итак, ваш предыдущий адвокат, — заговорил он так тихо и неуверенно, что пришлось вытянуть шею, чтобы расслышать, — итак, она не подавала апелляцию после слушания?
— Мы с ней расстались прямо в зале суда, — пояснила я.
— Понятно. — Его голос звучал неопределенно, взгляд был по-прежнему прикован к столу. — Теперь касательно дома… вы помните фамилии юристов, которые взяли на себя составление нотариальных актов?
Я назвала ему имена юристов Тони. Он их записал. Потом закрыл мою папку и, будто против воли, взглянул на меня:
— Может, вы могли бы теперь рассказать мне всю историю?
— Когда вы говорите «всю»…
— Я имею в виду, с самого… э… с момента вашего знакомства с супругом до… э… сегодняшнего дня. Только то, что относится к делу, разумеется. Но… э… я бы хотел получить полную картину. Так я смогу… э… я полагаю… э… составить представление.
Я почувствовала, что меня покидают остатки оптимизма. Личность у этого человека была яркой, как у бумажного стаканчика.
Тем не менее я спела ему песню о своем браке — от Каира до Лондона, о проблемах со здоровьем, начавшихся во время беременности, о послеродовой депрессии, моем длительном пребывании в больнице и кошмаре, ожидавшем меня после возвращения из Бостона. Я была с ним полностью откровенна — рассказала о том, как я по телефону угрожала собственному сыну, о своей неуравновешенности и проблемном поведении в больнице после родов, о происшествии со снотворным, о внезапном и абсурдном решении посетить загородный дом Дианы Декстер — словом, поведала обо всем, что адвокаты Тони сумели обернуть против меня.
Мне понадобилось двадцать минут, чтобы рассказать всю историю. Пока я говорила, Клэпп, развернув стул, уставился в точку на стене позади компьютерного монитора и просидел так все время. Лицо его не выражало никаких эмоций, он ни разу не перебил меня, никак не реагировал даже в самых ужасных местах моего повествования. Он вообще никак не обозначал своего присутствия. С тем же успехом я могла беседовать с золотой рыбкой в аквариуме — реакция, точнее ее отсутствие, была бы ровно Такая же.
Когда я наконец договорила, снова повисла долгая пауза — как будто он не заметил, что мой рассказ окончен. Наконец что-то вроде бы забрезжило, он опять уткнулся в мои бумаги, полистал, закрыл папку и обратился ко мне:
— Э… значит, так. У нас есть ваш адрес и номер телефона, они записаны?
— На первой странице анкеты.
Он еще раз открыл папку, изучил, захлопнул.
— Да, так и есть, — подтвердил он. Потом сказал, вставая: — Ну, э… в настоящий момент возможна экстренная бесплатная помощь, хотя окончательно вопрос о сумме выплаты может быть решен только после оформления всех документов. В любом случае… э… мы с вами свяжемся.
Это меня добило окончательно. Я-то думала, что он сейчас ответит мне на какие-то вопросы, изложит свою юридическую, точку зрения на все это, расскажет о моих шансах в суде, какой стратегии он намерен придерживаться… что-нибудь. Вместо этого мне снова пихнули в руку дохлую рыбину. А я была в таком замешательстве, что тоже ничего не спросила, кое-как ответила на его влажное, дряблое пожатие и ушла.
Часом позже я сидела на кухне у Джулии и приняла ее предложение выпить по капельке «Абсолюта». Мне это было необходимо.
— Может, у него такая манера, — предположила она.
— Да, вот такая дерьмовая манера. Совершенно не оставляющая никакой надежды. Сначала я просто подумала — ну и зануда. Точнее, я подумала — это самый скучный человек и самый большой зануда, какого я в жизни видела. Но потом-то, после того как я посвятила его в каждую деталь своей жизни за последние полгода, как он отреагировал? «Мы с вами свяжемся». А ты бы видела этого типа во время моего длиннющего монолога. Я уверена, что он в это время предавался трансцендентальной медитации с открытыми глазами.
— А может, он просто немного застенчив?
— Немного застенчив? Я бы сказала патологически застенчив… до такой степени, что я просто представить не могу, как он собирается предпринимать какие-то активные действия, защищая меня.