— Может, надо просто дать ему немного времени?
— Да времени-то у меня уж очень немного, — сказала я. — Меньше четырех месяцев, если быть точной. И не зря же это заключительное слушание называется заключительным. Мне нужен кто-то, кто хотя бы постарается проконтролировать ситуацию и свести к минимуму возможный ущерб. Чудес я не жду. Мне он напомнил тех «халявных» адвокатов, о которых часто пишут в Штатах, — их назначают защитниками на процессах об убийствах, и они спят на суде до вынесения обвинительного приговора.
— Я остановилась. Джулия промолчала и улыбнулась.
— Ладно, — сказала я. — Может, это прозвучало слишком надрывно. Но…
— Я понимаю, что поставлено на карту, Салли. Я правда понимаю. И даже несмотря на то, что Найджел — твой адвокат, я уверена, что можно обратиться в службу бесплатной юридической помощи, и тебе разрешат заменить его на другого, если ты приведешь веские причины отвода. Так что если ты совсем не доверяешь этому Клэппу, обзвони пока других юристов из списка и узнай, когда можно с ними встретиться.
Этим я занялась на следующее утро и оставила три сообщения трем разным адвокатам. Одна из них, Хелен Сандерс, мне перезвонила. У нее нет времени встретиться со мной лично на ближайшей неделе, но она будет рада поговорить со мной прямо сейчас И я минут пятнадцать рассказывала ей свою сагу, с начала до конца, во всех подробностях. Ее вердикт был суровым и бескомпромиссным.
— Не подлежит сомнению, что с вами поступили бесчестно и несправедливо, — сказала Хелен Сандерс. — Но это мало что меняет: их позиции очень и очень сильны. Кроме того, возможно, другие юристы уже говорили вам: если на предварительном слушании ребенка передали одному из супругов, суд, как правило, старается не менять этого решения в дальнейшем.
Именно это сказала мне и чудовищная Джинни Рикс накануне того катастрофического слушания. И я спросила у Хелен Сандерс:
— Вы считаете, мой случай безнадежен?
— Я не могу выносить суждения вот так, не ознакомившись с документами и решениями суда. Но пока, на основании того, что вы мне рассказали… не стану вас обманывать: я не вижу, каким образом вы смогли бы изменить ситуацию в свою пользу.
Она все же предложила мне встретиться через неделю, если я захочу продолжить разговор. Но я лишь поблагодарила ее за потраченное на меня время и положила трубку. О чем тут было говорить, что обсуждать? У меня безнадежный случай.
— Ты не должна так думать, — возразила Джулия, когда я пересказала ей наш разговор.
— Может, лучше взглянуть правде в лицо?
— Я уверена, что хороший адвокат сумеет выкопать что-нибудь против них, какую-нибудь грязь об отношениях твоего благоверного и этой Декстерши и о том, как они провернули всю эту интригу.
— Может быть. Но для этого нужно, чтобы кто-то действительно активно занялся всем этим, пытался бы разузнать хоть что-то о прошлом Декстерши, чтобы понять, можно ли нарыть какие-то компрометирующие материалы. А три месяца — совсем мало для того, чтобы поднять такое дело.
— Вот если бы у тебя были друзья-миллионеры, чтобы нанять частного детектива.
Единственными людьми с более или менее приличным доходом среди моих знакомых были Маргарет и Александр Кэмпбелл. Но я не могла сейчас обращаться к ним. Это выглядело бы так, будто я требую компенсации за то, что они порекомендовали мне «Лоуренс и Ламберт». Да и вообще, как ни крути, это могло расстроить наши дружеские отношения с Маргарет. Попроси у друга денег, и дружбе конец.
— Я уже рассказывала, из родственников у меня осталась только сестра. Она сама без гроша. Родители были школьными учителями. Их единственным богатством был дом — а из-за того, что они погибли неожиданно, все деньги почти полностью ушли на различные выплаты государству, да еще на судебные издержки. Ведь после их смерти был суд.
— Что за суд?
Я помолчала, глядя в стакан. Потом ответила:
— Это был процесс против моего отца. Результаты вскрытия показали, что он выпил примерно два бокала вина сверх допустимой нормы. Это не очень большое превышение, но все же ему не следовало садиться за руль. А то, что он врезался в автофургон, где ехала семья из пяти человек.
Джулия смотрела на меня во все глаза.
— Были жертвы?
— Тридцатидвухлетняя женщина, мать семейства, и ее двухлетний сын. Муж и два других ребенка каким-то чудом не пострадали.
Тишина. Потом я заговорила:
— Дело было так: муж убитой женщины оказался священником епископальной церкви, причем очень принципиальным, с твердой верой в христианские истины, вроде того, чтобы подставлять другую щеку и не желать мести. И когда выяснилось, что, как пишут в протоколах, отец вел машину в состоянии алкогольной интоксикации, этот человек настоял, чтобы эти сведения нигде не фигурировали. Он пошел на это не только ради нас с Сэнди, но и — так он сам мне объяснил позже — ради себя и своих детей. Он сказал: «Мы все и так пережили трагедию. Довольно с нас горя. Я не ищу все общих соболезнований и совсем не хочу, чтобы вас с сестрой подвергали остракизму из-за ошибки, допущенной вашим отцом». Вот такой удивительный человек, пожалуй, я больше таких не встречала… Я иногда думаю, может, это великодушие было каким-то проявлением посттравматического синдрома? Разве не ужасно так думать?
— Это честно.
— Одним словом, мы с Сэнди решили выполнить любые требования, какие выдвинет их страховая компания. Вот так и вышло, что на уплату пошли страховки обоих родителей, дом и все прочее, что у нас оставалось. Мы остались практически без средств. Наши юристы твердили, что нужно защищаться, что достаточно будет отдать родительскую страховку. Но мы чувствовали себя так ужасно, ощущали эту тяжесть вины, что отдали все этому священнику и его детям… он даже сам позвонил однажды и сказал, что мы не должны заходить так далеко. Можешь ты себе представить кого-то, кто бы вот так себя вел… не пытаясь отомстить или наказать? Но это только еще подлило масла в огонь, и мы единодушно решили отдать им все, что имеем. Мы не откупались. Для нас это было что-то вроде покаяния.
— Но ведь не вы же были за рулем, — вставила Джулия. — А ваш отец.
Долго я молчала, всей душой желая ничего больше не рассказывать. И все же…
— Ты права, за рулем был отец. Но перед тем как сесть в машину, он вместе с мамой был у меня в колледже, на выпускном балу. Он от души радовался, общался с моими друзьями, был обаятельный и классный, как всегда. Вечером я протянула ему бокал вина, будь оно проклято, а он сказал, что ему бы не надо больше пить, а я ему — до сих пор помню каждое слово: «Ты что, никак стареешь, папуля?» А он рассмеялся, ответил «Не дождетесь» и залпом выпил тот бокал. И…
Я остановилась. Снова уставилась в стаканчик с водкой. Отодвинула его от себя.
— Я до сих пор не могу прийти в себя после этого, не могу забыть. Все эти годы. Это со мной каждый час, каждый день. Я уже так к этому привыкла, что считаю неотъемлемой частью организма — чем-то, что циркулирует в нем постоянно.