— Поедем со мной.
Так мы переехали в Лос-Анджелес и оказались в тесной квартирке на две спальни на Кингс-роуд, Западный Голливуд. Пока Люси снималась, я превратил крошечную вторую спальню в свой офис. Дальше пилотной серии у нее не пошло. Зато я написал свой первый мало-мальски приличный сценарий «Три старых ворчуна», который в подзаголовке назвал «повествованием с черным юмором об ограблении банка тремя ветеранами войны во Вьетнаме». Его никто не взял, но мне удалось заполучить Элисон Эллрой в качестве агента. Элисон была одной из последних представительниц разновидности агентов, находящихся под угрозой уничтожения: ее офис располагался не в безликом стеклобетонном монолите, а в маленьком особнячке в Беверли-Хиллз.
Прочитав мой «мрачно-комический» сценарий и ознакомившись с более ранними «мрачно-комическими» драматическими произведениями, она выдала такой совет:
— Если вы хотите свести концы с концами в Голливуде, помните, что писать вы должны в общем ключе… лишь с редкими «мрачно-комическими» вкраплениями. Только вкраплениями! Брюсу Уиллису позволительны шуточки, но ему все равно предстоит разделаться с немецким террористом, у которого главное достоинство — чеканный профиль, и спасти свою жену из горящего здания. Ясно?
Мне было ясно. В течение следующего года я выдал на-гора три сценария: один боевик (исламские террористы захватывают яхту в Средиземном море с тремя детьми президента США на борту), семейную драму (умирающая от рака мать пытается сблизиться со своими взрослыми детьми, которых злая свекровь заставила ее бросить еще маленькими) и романтическую комедию (слямзил у «Прайвет Лайвз») — молодожены влюбляются в детей друг друга во время медового месяца. Все эти сценарии были выстроены по законам жанра. И ни один из них не продался.
Тем временем пилотный выпуск ситкома канул в неизвестность без следа, и Люси обнаружила, что ее перестали приглашать на кастинги. Иногда ей удавалось сниматься в рекламе. Однажды она едва не получила роль душевного врача-онколога в фильме о бегуне-марафонце, страдающем от рака костей. Однажды она могла сыграть роль жертвы в фильме о маньяке, но… Как и меня, ее преследовали неудачи, одна за другой. Соответственно, наш банковский счет начал заваливаться за красную зону. Нам необходимо было найти работу с постоянной зарплатой. Мне удалось устроиться на тридцать часов в неделю в «Книжный суп» — считается, что это один из лучших книжных магазинов в Лос-Анджелесе, а Люсю ее безработная подруга из актерской гильдии уговорила попробовать заняться продажей товаров по телефону. Поначалу Люси ненавидела эту работу, но актриса в ней не смогла смириться с неудачами, и моя жена принялась играть по телефону. Она зарабатывала прилично, около тридцати тысяч в год. Она все еще ходила на прослушивания, но увы. Удача ей ни разу не улыбнулась. Поэтому она продолжала работать в сетевом маркетинге. Затем в нашей жизни появилась Кейтлин.
Чтобы присматривать за дочерью, мне часто приходилось отпрашиваться с работы, однако я продолжал писать. В итоге появились несколько киносценариев, театральная пьеса и пилотный выпуск для телевидения. Ничего из этого мне не удалось продать. Примерно через год после рождения Кейтлин Люси перестала платить членские взносы в актерскую гильдию и поднялась до должности инструктора продавцов по телефону. Я снова вернулся в книжный магазин. Но наш общий годовой доход после уплаты налогов едва достигал сорока тысяч — и это в городе, где многие тратили больше на свою силиконовую грудь! Мы не могли себе позволить переехать. У нас была одна на двоих старенькая «вольво», купленная еще во времена правления Рейгана. Нам было тесно, причем не только из-за отсутствия достаточного физического пространства, но больше из-за растущего осознания, что мы попались в ловушку жалкого существования без каких-либо перспектив. Разумеется, мы обожали свою дочь. Но годы летели все быстрее, и мы уже перевалили за тридцатник и начали смотреть друг на друга как на тюремщиков. Мы старались справиться с нашими различными профессиональными неудачами и смириться с пониманием, что, в то время как все снимали сливки в благополучные годы Клинтона, мы застряли в Нигдевилле. И хотя Люси отказалась от всех надежд сделать карьеру как актриса, я продолжал писать и писать, что, кстати, ее раздражало, потому что она понимала — и совершенно справедливо, — что основные заботы по добыванию хлеба насущного ложатся на ее плечи. Она постоянно уговаривала меня бросить книжный магазин и найти себе настоящую работу. А я сопротивлялся, настаивая, что именно книжный магазин более всего подходит к образу жизни настоящего писателя.
— Настоящего писателя? — однажды сказала она с сарказмом, задевшим меня до глубины души. — Не мели ерунды!
Разумеется, это привело к очередной супружеской ссоре — я бы назвал ее термоядерной, — во время которой накопленные годами обиды, помноженные на неизбежные домашние неурядицы, внезапно выжигают землю под ногами. Люси поспешила сообщить, что я думаю только о себе, причем до такой степени, что ставлю свою несостоявшуюся карьеру в ущерб благополучию Кейтлин. В ответ я возразил, что являюсь примерным семьянином (так оно и было) и что мне, как бы то ни было, удалось сохранить свою профессиональную целостность.
— Ты не продал ни одного своего сценария и при этом имеешь нахальство утверждать, что ты профессионал? — задохнулась от возмущения моя жена.
Я выскочил из дому. Проездив всю ночь, я оказался в окрестностях Сан-Диего, где я шел по пляжу в Дель-Мар, сожалея о том, что у меня не хватает бесшабашности двигаться дальше, на юг, — мог бы, в конце концов, перейти через границу и навсегда исчезнуть из своей неудавшейся жизни. Люси была права: писателем я был неудавшимся… Но я все равно был не готов бросить свою дочь в приступе гнева. Поэтому я вернулся к машине, взял курс на север и добрался до дома еще до рассвета.
Люси я обнаружил бодрствующей. Она свернулась в клубочек на диване в нашей захламленной гостиной и выглядела предельно одинокой. Я свалился в кресло напротив нее. Долгое время мы оба молчали. Она первой нарушила тишину:
— Это было ужасно.
— Да, — сказал я, — ужасно.
— Я совсем не хотела тебя обидеть.
— Я тоже.
— Просто я чертовски устала, Дэвид.
Я взял ее за руку.
— Вступай в мой клуб, — сказал я.
Мы помирились и поцеловались, накормили Кейтлин завтраком, посадили в школьный автобус и направились к местам нашей работы — работы, которая не только не доставляла нам никакого удовольствия, но и которая к тому же плохо оплачивалась.
Когда Люси вернулась домой с работы, мир был установлен окончательно, и мы никогда потом не вспоминали те ядовитые слова, что наговорили друг другу. Но если слова сказаны — они сказаны. И хотя мы оба старались вести себя так, будто у нас все в порядке, мы стали чувствовать прохладцу в наших отношениях. Никто из нас не хотел говорить об этом, поэтому мы постоянно были заняты. Я сотворил тридцатиминутный пилотный выпуск для ситкома «Продать тебя». Действие закручивалось вокруг запутанной внутренней политики в агентстве по связям с общественностью в Чикаго. Работали там умные неврастеники. И разумеется, сценарий был «мрачно-комический». Он даже понравился Элисон — первый, который она похвалила за все эти годы… хотя на ее вкус он был слишком «мрачно-комическим». И все же она передала его главе ФРТ. Тот, в свою очередь, передал его независимому режиссеру по имени Брэд Брюс, который к тому времени уже почти заработал себе репутацию производителя оригинальных ситкомов для кабельного телевидения. Брэду понравилось то, что он прочел… и Элисон позвонила мне.