Когда я свернул на свою улицу, то услышал, как в груди бьется сердце. Что, если я застану дома этого мужика? В нашей постели. Что, если…
Я ускорил шаг, почти бежал, но тут же заставил себя остановиться и пойти неторопясь. На Конститьюшн-Кресент не принято бегать в костюме, если не хочешь стать главным персонажем местных сплетен. Тут недавно видел Бена Брэдфорда среди бела дня, так он мчался по улице, явно чем-то озадаченный. Полагаю, он наконец догадался…
Я добрался до своей входной двери. Глубоко вздохнул. Тихо вставил ключ в замочную скважину и повернул его со всей возможной осторожностью. Прокрался внутрь и медленно закрыл за собой дверь. Сбросил пальто, сел на специально поставленную здесь скамеечку 1768 года из гостиницы в Провиденс и стянул свои тяжелые туфли. Затем, держа туфли в одной руке, я осторожно поднялся по лестнице и прошел по коридору, не сводя глаз с двери в его конце. Добравшись до нее, я потянулся к ручке, выдохнул, толкнул дверь и ввалился за ней в комнату.
Ничего. Ничего, кроме кровати, идеально застеленной лоскутным колониальным покрывалом, под головой валики под стать покрывалу, и коллекция тряпичных кукол, датированная 1784 годом, Филадельфия. Я всегда ненавидел этих блядских кукол — и уверен, что это чувство было взаимным, поскольку они таращились на меня с явным неодобрением. Я сел на край кровати, постарался успокоиться, услышать в тишине что-то различимое, узнаваемое, например эротические стоны или звуки поспешного одевания. Ничего. Но я все еще сомневался, поэтому обошел все комнаты. Пустой дом. Остался только подвал. Закрытая дверь. Раз, два…
Дверь распахнулась. Все чисто. Ничего, кроме моих игрушек.
Облегчения я не почувствовал. Где она может быть? Наверняка у него. Но где он живет? Как они встречаются? Что они делают в данный момент?
В душе появился страх. Беспомощный страх — ведь я знал, что не могу сделать ничего, только сидеть здесь и ждать ее возвращения.
Я стянул пиджак и швырнул его через комнату. Туда же полетели брюки от костюма. И моя белая рубашка и галстук. И черные носки. Одежки на тысячу баксов были свалены в кучу на полу. Затем я пошел к комоду, который стоял за тренажерами, выудил шорты и футболку, разыскал кроссовки и крутанул стойку с CD в поисках чего-то громкого, всепоглощающего. Бинго. Малер, Шестая симфония. Запись венского филармонического оркестра под управлением Бернстайна. Величавые звуки, эмоциональное fortissimo, освобождающее от ощущения надвигающейся беды, от сознания, что жизнь — неудачное приключение, которое надо перетерпеть. Я надел наушники, забрался на тренажер и нажал кнопку дистанционного управления магнитофоном. Темные, громовые звуки донеслись из двух динамиков. Саркастическое фырканье тромбонов. Высокий взвизг скрипок, которые вступили, открывая основную тему. Как раз когда я уже начал потеть, моего плеча коснулась рука, и я невольно вздрогнул.
— Что ты здесь делаешь? — Бет выглядела удивленной и немного обеспокоенной, застав меня в такое неурочное время дома.
Я снял наушники.
— Приболел, ушел домой, — ответил я, переводя дыхание.
Она скептически оглядела меня:
— Приболел? В самом деле?
— Что-то вроде желудочного гриппа. Почувствовал себя плохо в офисе.
— Тогда что ты делаешь на тренажере?
— Когда я сошел с поезда, все уже прошло.
Мои слова звучали малоубедительно. Она опустила глаза вниз и увидела мой мятый костюм от «Брукс Бразерз».
— Похоже, ты чертовски торопился к тренажеру.
— Все еще переживал по поводу новостей о Джеке, вот и все, — соврал я. — Вот и отыгрался на костюме.
— Я только что принесла его из чистки, — заметила она, поднимая костюм. — Выкинутые на ветер двенадцать долларов.
— Еще одна чистка нас не разорит, — заметил я. — Ну, ты это сделала?
— Что сделала? — Она выглядела встревоженной.
— Купила диван Эмерсона?
— А… ты об этом. — Она явно почувствовала облегчение. — Решила отказаться. Слишком дорого.
— Мы можем позволить себе двадцать две сотни.
— Четырнадцать пятьдесят.
Упс!
— Ну, мы определенно можем заплатить четырнадцать сотен пятьдесят, — сказал я. — Деньги не должны были тебя останавливать.
— Я просто старалась быть разумнее.
Бет и разумная трата денег? И солнце вращается вокруг земли.
— Значит, ты так и не ездила в Уэстпорт? — спросил я, пытаясь изобразить полное отсутствие заинтересованности.
— Мне не хотелось садиться за руль, вот я и отправилась в Стэмфорд, побродила по пассажу.
— Купила что-нибудь симпатичное?
— Нет, просто глазела…
Чушь собачья. Бет никогда не ходила в пассаж, чтобы просто поглазеть. Теперь пришла ее очередь смущаться. Она явно гадала, понимаю ли я, что она лжет.
— Но я забрала заказанную семгу, — сказала она. — И купила бутылку этого изумительного вина из Новой Зеландии, совиньон блан «Туманная бухта».
— Где ты о нем узнала?
— Герб из винного магазина пел этому вину дифирамбы.
— Герб, как правило, знает, о чем он говорит, — заметил я. — Жду, когда можно будет попробовать.
Неловкое молчание было прервано звуком открываемой входной двери, ревом Джоша и голосом Фионы:
— Побудь здесь, слышишь?
И крик Адама в ответ:
— Я же смотрю «Улица Сезам», ты что, забыла?
— Эй, парень! — крикнул я с лестницы.
— Папа? — закричал в ответ Адам голосом, полным детского восторга.
Когда он скатился по лестнице, я нагнулся, чтобы поймать его в объятия. Затем поднял вверх.
— Ты мне подарок принес? — спросил он.
Мы с Бет переглянулись и улыбнулись. Адам готов был получать подарки ежеминутно.
— Я принес тебе себя, — ответил я.
— Никаких подарков?
Я засмеялся:
— Может быть, подарок будет завтра.
— Я хочу подарок сейчас, — заныл он.
— Как сейчас насчет «Макдоналдса»?
Бет мое предложение не понравилось.
— Но, Бен…
— Это его не убьет.
— Мы и так едим слишком много мусорной пищи.
— Обещаю заказать куриные котлетки. В них полно протеина.
— Тебе надо было подумать, прежде чем…
— Оставь, — сказал я внезапно довольно резким тоном.
Бет хотела было ответить тем же, но передумала.
— Поступай, как хочешь. Ты всегда так делаешь.
Она повернулась и пошла вверх по лестнице.