— Ты все это купил у Герба? — осторожно спросила она.
Мне очень хотелось ответить: «Да, и я также выяснил, что он не продает „Туманную бухту“». Но вместо этого я сказал:
— Да нет, купил в магазине на Пост-роуд.
Я заметил, что ее глаза остановились на небольшом магазинном пакете, который Адам прижимал к груди. «Игрушки Тэлли», магазин впритык к заведению Герба Глупо, Брэдфорд, глупее некуда. Теперь она знает, что ты врешь. Но она ничего не сказала, скорее всего, потому, что тоже пыталась решить, догадываюсь ли я, что и она врет.
— Пожалуй, я бы с удовольствием выпила мартини, — сказала Бет.
Мы выпили по бокалу, уложили детей спать, затем еще выпили. Мартини сделали крепким и экстрасухим. Идеальный ментальный новокаин. Настолько кстати, Что можно сказать, у нас выдался еще один приятный вечер. Семга, поджаренная в легком лимонно-чесночном масле, получилась первоклассной. Что касается «Туманной бухты»… настоящее совершенство. Такое идеальное вино (особенно после двух мартини), что я временно отделался от навязчивой мысли насчет того, от кого Бет получила эту бутылку, и удачно острил, заставляя ее смеяться. Особенно когда рассказывал ей о своей недавней встрече с миссис Деборой Батт Боулс и ее новой инкарнации в образе Марлен Дитрих. Может быть, все дело было в моем нервном состоянии, может быть, в выпивке или в том, что я в самом деле удачно выступал, — неважно почему, но Бет задыхалась от хохота, пока я ей рассказывал эту историю. Что, разумеется, мне очень польстило. Мне нравилось, когда она смеялась. Нравилось видеть, что она снова получает удовольствие от моего общества. И я надеялся, что, возможно, это признак того, что ничего плохого не происходит, просто я позволил своему воображению разгуляться. Это я о паранойе среднего возраста насчет другого мужика с превосходным вкусом (надо признать) относительно экзотических новозеландских вин.
— Бет… — сказал я, когда она наконец успокоилась.
— Да?
Я взял ее за руку:
— Было хорошо.
Я почувствовал, как она застыла.
— Да, — сказала она, — верно.
— Нам нужно это чаще повторять.
— Ты хочешь сказать, напиваться?
— Я хотел сказать, общаться.
Она вырвала руку:
— Не порть…
— Я ничего не хочу портить. Просто дело в том, что в последние месяцы наши отношения были далеки…
— Ничего подобного, — возразила она.
— Ну да, сегодня, после солидной выпивки…
— И вчера тоже, — напомнила она.
— Дважды за полгода. Большое дело. — Я был пьян.
— Ты не хочешь нормально общаться, ты хочешь ссориться, так?
— Разумеется, я не хочу…
— Тогда остановись. Перестань.
— Ты не понимаешь, я хочу тебе сказать…
— Думаю, что понимаю. И хочу, чтобы ты…
— Я хочу забыть про наши проблемы…
— А что, по-твоему, я пытаюсь сделать последние двадцать четыре часа?
— Но ты не хочешь обсудить…
— Нечего обсуждать…
— Надо все обсудить…
— Бен, почему ты не можешь просто заткнуться и позволить…
— Не смей говорить, чтобы я заткнулся.
— Я буду говорить, если ты будешь продолжать вести себя как последний урод.
— Пошла ты!
— Ну вот. Я иду спать.
— Иди спать, иди спать, — нараспев сказал я. — Уходи, отказывайся разговаривать, это все в твоем стиле. Только чтобы не решать…
Но мне не удалось закончить предложение, потому что она захлопнула за собой дверь столовой.
Вот и все наше перемирие.
Я шатаясь перебрался в гостиную, свалился на диван, нажал кнопку на пульте дистанционного контроля и тупо уставился на Си-эн-эн. Затем выругал себя за то, что я такой ублюдок, задремал и проснулся в половине второго, обнаружив на экране Кейт Бример (в еще более боевом виде, чем обычно), которая вела репортаж из какого-то разрушенного города в Боснии.
— …сцены разрушения и человеческих страданий, подобные которым даже самые бывалые корреспонденты…
Кейт. Черт бы тебя побрал. Там. В самом центре событий.
Я еле дотащился до постели. Стянул с себя одежду. Лег рядом с Бет, которая спала мертвецким сном. Я прижался к ее голой спине, поцеловал шею под волосами и позволил своему языку прогуляться вниз, к плечу, и дальше, к лопатке, когда вдруг…
Язык наткнулся на что-то рваное, грубое. Такое, с чем прошлой ночью мой язык точно не встречался, когда двигался тем же маршрутом. Я потер это место указательным пальцем. Шершавое на ощупь. Я попытался разглядеть, что это такое, но было слишком темно. Поэтому я сунул руку в ящик моей прикроватной тумбочки и нащупал маленькую лампочку для чтения, которой можно пользоваться, не мешая спящему рядом человеку и не давая ему повода подать на развод. Включил лампочку и направил узкий луч на спину Бет.
И обнаружил короткую, но глубокую царапину, расположенную между левой лопаткой и позвоночником. Все еще красную, совсем свежую. Сегодняшнюю.
На следующее утро Бет со мной не разговаривала. Даже после того как я извинился — многократно, — она никак не хотела простить мне вечернюю выходку. Я всегда прошу у Бет прощения. Даже когда знаю, что прав, я все равно извиняюсь. Я не выношу ее раздраженного молчания. И я всегда унижаюсь, если это требуется для восстановления мира между нами.
— Слушай, это за меня алкоголь говорил, — сказал я на кухне, наливая себе чашку кофе трясущейся рукой.
Бет продолжала молча мыть посуду после завтрака.
— Я просто пытался поговорить о вещах, которые меня волнуют.
Она перебила меня:
— Если ты допил кофе, одень Адама. Я хочу приехать в Гринвич пораньше, когда еще будет где припарковаться.
И она вышла из комнаты.
А как насчет этой клятой царапины на спине? — хотелось мне крикнуть ей вслед. Но я сдержался, как сдержался ночью и не разбудил Бет, чтобы задать несколько вопросов о том, кто ее так поцарапал. Учитывая ее нынешнее настроение, это был, скорее всего, самый неподходящий момент для обвинения в близких отношениях с другим мужчиной. Лучше придержать эту козырную карту до подходящего момента.
Поскольку была суббота, мы занялись самым что ни на есть американским времяпрепровождением: побродили по магазинам элегантного замка богатства, который называется Гринвич. Место обитания белой кости. Немыслимо без $250 000 в год. И соответственно, там все забито представителями среднего класса. Особенно по субботам.
Мы нашли место для парковки в верхней части Гринвич-авеню — это покатый бульвар длиной в милю, на котором сгрудились торговые предприятия всех вообразимых сортов. Пошли вниз, Бет катила коляску с Джошем, я вел Адама за руку. Молчание между мной и Бет нарушал только голосок Адама: