— Премного благодарен, но я ненавижу кредиты.
— Когда же мы с тобой попьем пивка? — спросил Дейв. — И когда ты выберешь свободный вечер, чтобы зайти к нам и познакомиться с Бет и детьми?
— Когда завершу этот проект.
— Большой, видно, проект, если учесть количество пленки, которое ты извел. Надеешься хорошо заработать?
— Сомневаюсь.
Я иногда и сам подумывал, куда бы пристроить мою коллекцию портретов, сделанных в Монтане. Некоторое время я подумывал о том, чтобы послать их редактору «Дестинейшнс», который однажды чуть не нанял Гари. Или, может быть, обратиться к одному из агентств в Нью-Йорке, которое едва не согласилось представлять его. Но я все еще опасался связываться с кем-то, кто знал Гари. Точно так же, как я все еще не хотел иметь что-либо общее с жизнью там, на востоке. Хотя университетский книжный магазин, который находился со мной рядом, всегда имел в продаже «Нью-Йорк таймс», «Нью-йоркер», «Харперс» и еще кое-какие журналы, издаваемые на Манхэттене, я сдерживал себя, не покупал. Я не хотел ничего знать о той жизни, не хотел знакомиться с новостями, боялся ощутить интерес к Уолл-стрит. Я рассматривал Континентальный водораздел как оборонительный рубеж, через который нельзя переступать. Поэтому я перестал его пересекать и стал суеверно верить, что, пока я остаюсь к западу от этого водораздела, я в безопасности. И я не собирался искушать судьбу, пытаясь завязать деловые связи с Нью-Йорком. Я также опасался иметь дело с Лос-Анджелесом, Сан-Франциско, Сиэтлом. Лучше не высовываться и жить скромно на деньги из трастового фонда.
В начале марта выдалась одна бесснежная неделя. Затем снова начались бури. Десять дней, без перерыва, сплошной белизны. В такую погоду никуда не поедешь, мне пришлось засесть в квартире, я уже начал страдать клаустрофобией. Поэтому как-то вечером я рискнул выйти под снег и прогуляться по Главной улице в поисках скромных развлечений. Я решил не заходить в «Горный перевал» (там было битком любителей поиграть в покер и развлечься у автоматов). Не хотелось мне заглядывать и в «Нору Фреда». Я решил, что самое время навестить бар «У Эдди».
Заведение оказалось шумным. Большая стойка бара в форме огромной подковы, вдоль которой тройным рядом толпились пьяницы, с полдюжины бильярдных столов в задней части зала. Из динамиков орет Боб Сигер. На экране телевизора с диагональю тридцать два дюйма шел футбольный матч, который смотрела смешанная толпа университетской интеллигенции и квалифицированных рабочих.
Я сумел найти себе стул у стойки и заказал легкое пиво.
— Всегда пьешь низкооктановое говно? — спросил мужик, сидевший рядом.
Среднего возраста, в глазах — загнанное выражение. Где-то я его уже видел.
— Оно не низкооктановое, — возразил я, — выжрешь достаточно, голову поведет.
— Может быть… но это все равно говно, — заявил он. Он крикнул женщине, работавшей за стойкой: — Линда, солнце мое, еще виски со льдом. И налей что-нибудь моему приятелю, пока ты еще не сменилась.
— Что будете пить? — спросила она меня.
— У вас есть «Блэк Буш»?
— Разумеется, — ответил она, наливая стакан.
— Мужик любит дорогой виски, — заметил мой сосед по стойке, когда Линда взяла десятку из стопки банкнот, лежавших перед ним.
— Следующий круг мой, — сказал я.
— Не стану возражать, — ответил он. — Руди Уоррен.
Верно, я видел эту физиономию раньше. Когда его выкидывали из «Горного перевала».
— Вы колумнист? — спросил я.
— Я польщен.
— Все время читаю вашу колонку. Очень нравится.
— Надо было мне заказать вам двойную порцию. Имя есть?
— Гари, — ответил я.
— Рад познакомиться с поклонником. Ты, случайно, не из Калифорнии, Гари?
— Никоим образом.
— Отлично, — сказал он, закуривая. — Тогда я буду продолжать с тобой пить. В Маунтин-Фолс проездом?
— Живу тут.
— Ты что, мазохист? Или считаешь, что восемь месяцев зимы отличное времяпровождение?
Я выдал привычное вранье насчет фотографа на задании.
— А… ты один из этих, — сказал он.
— Из каких этих?
— Художников. Мы их просто сюда притягиваем. Поспрашивай здесь, в баре, — и узнаешь, что по меньшей мере дюжина мужиков пишет большой роман о Скалистых горах, мазюкает дурацкие пейзажи Нового Запада или изображает из себя Ансела Адамса…
— Спасибо, что записали меня в культурную компанию.
— Обиделся?
— Да не очень.
— Я разочарован. Обычно мне удается обидеть всех, с кем сталкиваюсь. Спроси у моих бывших жен.
— Сколько же их, бывших?
— Три.
— Неплохо.
— А тебя сколько раз таскали в суд по поводу алиментов?
— Ни разу, — ответил я. — Я никогда не женился.
— Тогда ты точно не из наших мест. Знаешь, как определить, что человек родом из Монтаны?
Я отрицательно покачал головой.
— Спроси его, сколько автокатастроф и плохих браков выпало на его долю, и если окажется, что больше двух, тогда он местный.
Руди поведал, что он в Маунтин-Фолс долгожитель. Здесь родился, здесь рос. Учился в университете. В 1976 году получил работу в газете. Никогда не жил и не работал в другом месте.
— Примерно пять лет назад, как раз когда я избавлялся от супруги номер два, я получил предложение от «Сиэтл таймс». Их редактор читал мою колонку, ему понравился мой стиль, он заплатил за мой перелет, чтобы нам встретиться. Этот тупица даже предложил мне работу.
— Вы отказались?
— Какого хрена я буду делать в Сиэтле? Это же центр яппи. Восемьдесят два сорта кофе, аэробика, и они достанут тебя с этими сушеными помидорами. Я следующим же рейсом вернулся в Маунтин-Фолс.
— Рядом с моим домом есть кафе, где подают двенадцать различных сортов кофе.
— Кому ты говоришь? До 1990-го кофе в этом штате называли «Джо». Теперь надо знать итальянский, чтобы заказать кофе. И все из-за таких типов, как ты, которые сюда заявились.
Я промолчал. Он криво улыбнулся:
— Все еще не обиделся, Гари?
— Нет.
— Черт! Похоже, я сегодня не в форме. Пожалуй, мне лучше продолжать пить. Линда, еще два раза сюда.
— Моя очередь, — вмешался я.
Кто бы возражал!
Мы повторили еще четырежды, и все время Руди говорил, не замолкая, о Маунтин-Фолс.
— В семидесятых ты все еще мог бы купить здесь, в городе, дом за двадцать тысяч долларов. Теперь же тебе повезет, если найдешь хибару за двести тысяч. Гребаные калифорнизаторы. Они убивают этот штат. Слышишь меня? Убивают Монтану акр за акром. Еще десять лет, и она превратится в пригород Лос-Анджелеса. Приятного тебе дня, приятель… — Он уже кричал.