Стараюсь заснуть. Не получается. Примерно в четыре утра, проведя несколько часов за разглядыванием потолка, понимаю, что делать. Рискованная игра, но деваться некуда.
Поднимаюсь. Принимаю душ. Спускаюсь, выхожу на Двадцатую стрит, затем направляюсь на восток, к Восьмой авеню.
Сейчас четыре сорок пять утра. Чтобы убить полчаса, присаживаюсь в круглосуточном кафетерии, выпиваю около трех пинт полностью насыщенного кофеином яванского кофе. Думаю, что сейчас как раз пришла пора вновь закурить, но каким-то чудом удается совладать с искушением.
В четверть шестого поднимаюсь из-за стола, прохожу целый квартал к западу от Двадцатой, останавливаюсь напротив ухоженного особняка из коричневого камня и жду.
В пять двадцать перед домом 234 по Двадцатой Западной стрит останавливается длинная, черная машина «линкольн тауэр кар». Через пять минут из апартаментов Айана и Джины выходит Лиззи. Направляется к автомобилю, смотрит перед собой и видит, как я иду к ней через улицу.
На лице любимой появляется сперва недоверие, затем — отчаяние.
— О, боже, Нед, это ты… Но зачем?
Но тут же, замолчав, замечает то, на что в состоянии обратить внимание только настоящий друг: неподдельный страх.
— Что случилось?
— Пожалуйста, — прошу я, — разреши проводить тебя до аэропорта.
Она колеблется долю мгновения, но затем быстро кивает.
Машина трогается с места, я замечаю опущенное между пассажирским и водительским салоном стекло. Точно прочитав мои мысли, Лиззи спрашивает у водителя, нельзя ли нам уединиться.
Гудит мотор, поднимая стеклянную перегородку. Проем закрывается, она смотрит на меня:
— Ну…
— Ну… — начинаю я. И выговариваюсь. Описывая шаг за шагом события, случившиеся с тех пор, как Джерри протянул руку помощи. Не скрывая деталей. Не оправдывая собственную непредусмотрительность. Слова текут сами собой.
Хотя Лиззи молчит, ее глаза становятся всё шире и шире, особенно когда я рассказываю о событиях в Оулд-Гринвиче, случившихся в начале недели, и о том, как Джерри превратился в моего тюремщика.
Лиззи ни разу не перебила, хотя я знал, о чем она думает: «И я собиралась работать на этих людей?»
Когда я наконец договорил, повисло долгое молчание. Я взял ее за руку. Думал, Лиззи отпрянет или стряхнет мою ладонь.
Но она сжала мои пальцы, и держалась за них некоторое время. Крепко-крепко.
Она предложила мне денег. И авиабилет в любое место, куда захочу. Лиззи считала, что нужно исчезнуть, скрыться в великом американском «нигде», стать другим человеком и надеяться, что мое исчезновение убедит Джерри: я не намерен трепаться. Можно даже оставить записку с изложением собственной позиции: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.
— Шуберт не такой, — объясняю я, — ты или в его команде, или на стороне врагов. А врага необходимо уничтожить. Можешь не сомневаться, если уеду из города, то в мгновение ока окажусь в списке особо опасных преступников, разыскиваемых ФБР.
— Тогда нужно пойти в полицию.
— И как ты это себе представляешь? Изобразить параноика, раскрывшего всеобщий заговор? Поскольку рассказ прозвучит неубедительно, меня запрут в палате для буйных в Белльвью, а потом обвинят в убийстве, как только Джерри даст им необходимую информацию. Копам хватит, даже если меня опознает метрдотель. А как только даст показания любой из двухсот свидетелей, наблюдавших, как я ору на Петерсона, детали состыкуются и я буду мотать пожизненный срок в Бриджпорте, или как там, черт подери, называется тюрьма строго режима в Коннектикуте…
— Не может быть, чтобы всё оказалось настолько безнадежно.
— Поверь мне, шансов — совершенно никаких.
Лиззи прикрыла глаза ладонями:
— Идиот. Дурак ненормальный. Как, почему ты согласился на такую работу? Тем более, несмотря на столько серьезных подозрений?
— У меня не было денег. Жилья. Никаких перспектив. К тому же предложение поступило от Джека Баллентайна. Сама прикинь.
Она с силой отдернула ладони от лица и тихо спросила:
— Ты винишь меня?
— Вовсе нет.
— Вот ведь дура, хотела наказать тебя. И боже, что же я наделала!
— Это я наломал дров, а не ты.
— У тебя не было выбора.
— Я запаниковал и решил, что иного выбора нет. А паника убивает здравый смысл.
Мы въехали в аэропорт Кеннеди, машина остановилась у терминала «Америкен Эйрлайнс». Водитель открыл багажник и достал чемодан Лиззи.
— Не знаю, чем тебе помочь, — призналась жена.
— Можно, я хотя бы позвоню тебе?
— Ну ладно, — безжизненно произнесла Лиззи. Затем вышла из машины, взяла сумку и поспешно направилась к терминалу. Не оглядываясь.
Автомобиль доставил меня обратно в город. Подъезжая к Сохо, я попросил шофера высадить меня на углу Бродвея и Спринг-авеню. Было только семь утра. Я нашел телефон-автомат и позвонил Сирио.
— Извини, что так рано разбудил тебя, Фил.
— Без проблем, босс. У тебя до сих пор такой голос, точно к виску приставлен пистолет.
— Так и есть, можешь не сомневаться. Раскопал что-нибудь о человеке по имени Симеон?
— Ага. Владелец пары-тройки крупных заводов пищевой промышленности в Джорджии, Южной Каролине и Алабаме. Но заодно имеет несколько деловых интересов к югу от границы.
— Каких интересов?
— Завод по производству кетчупа в Мехико-Сити, пара потогонных мастерских в Боготе и Медельине…
— Медельин? — удивился я, — но разве это — не кокаиновая столица мира?
— Сразу видно, босс, что выписываешь «Нэшнл джиографик». Короче, никто из людей, с которыми я говорил, не сказал, что Симеон каким-то образом связан с продажей белого порошка. Но у него наверняка есть знакомые со связями в наркобизнесе. А ты что, ведешь с ним какие-нибудь дела?
— Только переправляю его наличность в оффшорный банк.
— Хорошая работа, — ехидно заметил Фил.
— Выбора не было.
— Ты всерьез вляпался в какое-то дерьмо…
— Фил, мне нужен честный ответ, да или нет. Как ты считаешь, деньги, которые я перевожу, могут поступать с южной стороны, из-за границы?
— Я считаю, что именно так и есть, мать их. Я к тому, что завязанный на белом порошке бизнес всегда ведется наличными. И бабки нужно где-то хранить, ферштейн?
Я перевел дыхание:
— Спасибо за консультацию.
— Босс, завязывай ты с этим делом.
— Завязал бы, если мог.
Вернувшись в квартиру, ложусь в кровать. Через несколько секунд засыпаю, просыпаюсь ближе к полудню, звонит телефон.