— Что ты будешь делать, когда все это закончится, Кэт? — поинтересовался Реджи, пока они ожидали первое блюдо. Она знала, что он всегда будет жалеть о том, что сообщил на призывном пункте, что он дантист. Если бы он заявил, что бросил школу в четырнадцать лет и с тех пор работал в магазине, военные годы стали бы для него гораздо более интересными.
— Поступлю в колледж и стану учителем, — быстро ответила Кэти. Эта возможность предоставлялась всем увольняющимся в запас, как мужчинам, так и женщинам, достаточно было сдать вступительный экзамен. — А ты?
— А ты как думаешь? — скривился Реджи. — И дальше буду работать дантистом. Мне хотелось бы основать практику в какой-нибудь симпатичной деревушке, жениться и обзавестись полудюжиной детишек.
— Удачи! — Кэти подняла бокал.
— Тебе тоже. Ты это серьезно насчет того, чтобы стать учителем? — Реджи умоляюще посмотрел на нее. — Или тебя можно уговорить выйти замуж за дантиста, который хочет иметь полдюжины детишек? Если хочешь, я сокращу количество детишек до двух.
Кэти представила себе симпатичную деревушку, детей, благополучное существование. Ее это не прельщало.
— Я настроена весьма серьезно, Редж, хотя очень тронута тем, что ты хочешь на мне жениться. — Она любила его, но этой любви было совершенно недостаточно для того, чтобы выйти замуж. — Ты знаешь, почему я не могу принять твое предложение.
— Из-за Джека? — Кэти кивнула, и Реджи принялся ее убеждать: — Ты же не можешь провести всю жизнь, оплакивая его, Кэт.
— Я его не оплакиваю, — отрезала Кэти. — Он умер, и я смирилась с этим. Просто дело в том, что, если я не могу выйти замуж за него, я вообще не хочу выходить замуж.
— Но ты подумаешь о моем предложении?
Кэти пообещала подумать, хотя знала, что ее ответ не изменится никогда.
— Лимонада не осталось? — спросила Мойра Карран, обращаясь ко всем сразу. Она вошла в дом на Агейт-стрит в сопровождении своей подруги Нелли Тайлер.
— Не знаю, мам, — ответила Джеки, ее средняя дочь.
— Хочешь, мы сходим и купим? — спросила Бидди.
— Нет, спасибо, милая. Может быть, он еще не закончился.
— Лимонада нет, Мойра, — прокричала из кухни Нелли.
— Может, вы с Нелли выпьете по стакану хереса, мам? — предложила Эми.
— Не откажусь, милая. А ты, Нелли?
Нелли ухмыльнулась.
— Я тоже не откажусь, — слегка заплетающимся языком ответила она.
Вся улица отмечала окончание войны, а сегодня, восьмого мая, к тому же был выходной день. Сестры собрались за столом в родительском доме, чтобы поболтать. Они уже очень давно так не собирались. Джеки почти все свои выходные проводила с семьей Питера в Понд-Вуд, а жених Бидди, Дерек О'Рурк, который учился на пожарного, жил за рекой, в Биркенхэде. Они собирались пожениться в конце июня.
— Мы хотим как можно скорее завести ребенка, — сказала Джеки после того, как ее мать и Нелли опять вышли на улицу, пошатываясь еще сильнее, чем когда они вошли. — Мы попробуем сделать его, как только Питера демобилизуют. — С тех пор как Питера призвали на флот, им удавалось встречаться только раз в несколько месяцев.
— Я тоже хочу ребенка. — Как бы сильно Эми ни старалась, ей не удавалось представить Барни дома. Она могла говорить об этом, слова легко срывались с ее языка, но это не имело никакого отношения к реальному возвращению Барни домой.
В доме царила мирная и радостная атмосфера. «Малхолланд» перестал производить автомобили для армии, и Эми разрешили уволиться. Она хотела быть дома, а не ходить на работу, когда Барни вернется. Джеки заметила, что война закончилась, налеты прекратились, никто больше не будет топить корабли или сбивать самолеты, не будут больше гибнуть люди.
— Это не так, — напомнила ей Эми. — Война закончилась только в Европе. Война с Японией пока продолжается.
— Я забыла, — мрачно согласилась Джеки. Сквозь открытую входную дверь до них с улицы доносились обрывки песен. Сейчас там пели «Когда огни зажгутся снова». Стояла изумительная, солнечная и теплая погода. Такая же погода была, отметила Эми, в тот день, когда объявили войну, почти шесть долгих лет назад.
— Хотите чаю? — предложила Бидди.
— Я бы с удовольствием, — сказала Эми. — Но достаточно ли у мамы чая? И как насчет молока?
— У нас много и того, и другого. Я принесла чай, а наша Джеки принесла молоко.
— Это свежее молоко, прямо из-под коровы. Я взяла его сегодня утром на ферме.
— А я всегда забываю что-нибудь принести, — сконфуженно поморщилась Эми.
— Мы это заметили. Правда, Джеки? — сурово произнесла Бидди.
— Ничего страшного, сестричка, — улыбнулась Джеки. — Твои рождественские подарки с лихвой компенсируют молоко и чай и все остальное. Брошкой, которую ты подарила мне в прошлом году, восхищаются все без исключения, как и сумкой, которую ты тогда привезла из Лондона.
— Так что можешь со спокойной совестью выпить чашечку чая, — кивнула Бидди.
Эми встала из-за стола.
— Хорошо, но раз уж я ничего не принесла с собой, пойду и приготовлю чай.
Она была в кухне, тихонько подпевая шумной толпе на улице, когда в дверях появились ее сестры.
— К тебе гость, — сказала Джеки.
— Мы усадили его в гостиной. Там вам никто не будет мешать, — добавила Бидди.
Когда Эми открыла дверь гостиной, она все еще ничего не понимала. Она подумала, что они говорят о Лео. С другой стороны, обе ее сестры отлично с ним знакомы, и с чего бы это вдруг им вздумалось приглашать его в гостиную? Эми оказалась совершенно не готова к встрече с человеком, которого она там увидела.
— Барни! — ее возглас больше походил на стон.
Когда Эми воображала это невозможное событие, возвращение Барни домой, она представляла его в военной форме, быть может, даже в шинели, принадлежавшей человеку, чье имя начиналось на «У». Но на Барни был элегантный темно-серый костюм, кремового цвета рубашка и красновато-коричневый галстук. Она во все глаза глядела на этого незнакомца, а его ввалившиеся глаза смотрели на нее с бледного, осунувшегося лица. Барни поднял руки. Это был вялый жест, и руки не поднялись выше талии, но для Эми этого было достаточно, и она бросилась к нему.
— О, Барни! — она, рыдая, прильнула к нему, уткнулась лицом в его шею, заливая слезами красно-коричневый галстук и воротник рубашки. Его руки скользнули по ее телу, и он обнял ее так крепко, что она едва могла дышать. Потом Барни тоже заплакал.
Эми понятия не имела, сколько времени они провели в гостиной, обнявшись и почти не разговаривая. Люди входили в дом и опять выходили, пение на улице становилось все громче, радость все безудержнее. Двое мужчин подрались, потом в стену дома добрых десять минут стучали футбольным мячом, после чего гуляки принялись танцевать ирландскую жигу, громко топая ногами по тротуару.