– Я вообще не ахти какой любитель экспериментов такого рода, – вздохнул я. – Черт с ней, с твоей кумафэгой! Скажи лучше: у тебя здесь есть сухая одежда?
– Сколько угодно! Поройся в моей каюте, – Хэхэльф радушным жестом указал мне на распахнутую дверь палубной настройки, больше всего похожей на вигвам индейского вождя, сооруженный из дорогих узорчатых ковров. – Надевай, что найдешь, мне не жалко. И мой тебе совет: ложись-ка ты спать, Ронхул Маггот. Ты сейчас похож на невыспавшегося утопленника, герой! Впрочем, делай, что хочешь – главное, меня не трогай. И не пугайся, если что-то покажется тебе странным. Я собираюсь хорошенько поворожить. А теперь плохая новость, напоследок: если захочешь жрать, затяни пояс потуже: я не оставлял на корабле запасов провизии, а идти на рынок у нас сейчас нет времени. Вот бутылка местного вина в каюте имеется. Не сибельтуунгское сиреневое, конечно, но тоже очень даже ничего.
– Главное, чтобы не Альганское Розовое, – заметил я, с содроганием вспоминая вечеринку у Таонкрахта.
– Альганское Розовое у нас на Халндойне даже портовые нищие не пьют! – гордо сообщил Хэхэльф. – Мое вино – стоящая вещь. Весьма рекомендую, только смотри, чтобы тебе дурно не стало, на голодное-то брюхо! Ничего, денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем.
– Всего-то? Ну, до вечера мы точно продержимся, – согласился я. – Если очень припечет, съедим нашего пленника – какое-никакое, а все-таки мясо!
– Говорят, страмослябы невкусные, – невозмутимо откликнулся Хэхэльф. – Я сам не пробовал, но готов поверить на слово!
– Я тоже, – рассмеялся я. И отправился переодеваться. Немного порылся в груде чужих вещей, наконец нашел рубаху из плотной жесткой ткани и такие же штаны. Одежда висела на мне как на вешалке: по сравнению с моим приятелем Хэхэльфом я начал казаться себе весьма хрупкой конструкцией. Но вещи были сухие и теплые – счастье, о котором я и мечтать не смел!
Я вернулся на палубу, аккуратно развесил свои мокрые шмотки и одеяло Ургов: давешний скоростной заплыв на длинную дистанцию вполне можно было считать большой стиркой – и правильно, надо же когда-то и этим заниматься… Хэхэльф сидел на палубе и сосредоточенно доедал содержимое вскрытого мешочка. Обернулся ко мне, невольно улыбнулся и озадаченно покачал головой.
– Ты похож на голодное привидение, Ронхул! – весело сообщил он.
– Сам просил тебя не отвлекать, и сам же отвлекаешься, – проворчал я. В глубине души я подозревал, что вид у меня тот еще, но хихиканье Хэхэльфа окончательно выбило почву из-под моих ног.
– Тут не захочешь, а отвлечешься! – ехидно сказал он. – Да не переживай ты так: завтра переоденешься в свое барахло, и снова станешь приличным человеком…
Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны это выглядело так, словно он внезапно заснул. Я немного посидел, разглядывая постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в вигвам, как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему-то не хотелось, так что я вытащил оттуда здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, каковой мог с горем пополам сойти за одеяло, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа – раз уж меня просили не мешать! – и свернулся клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке. Впрочем, по сравнению с моим существованием на страмослябском корабле это было почти райским блаженством!
Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. То есть, устилающие ее доски не зажили каждая своей жизнью, как в каком-нибудь недорогом, но душещипательном фильме ужасов, да и не было никаких палубных досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого-то странного материала матово-черного цвета – я вполне мог бы счесть его пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не казалось мне безнадежным идиотизмом! Только чудовищная усталость помешала мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой-такой загадочной хрени сооружен его ненаглядный Чинке, и теперь я был вынужден развлекаться построением самых несусветных гипотез на сей счет. Так или иначе, а я почувствовал, что корабль оживает. Я тут же распахнул глаза. Визуальная информация полностью соответствовала моим физическим ощущениям: парусник Хэхэльфа решил отправиться в плавание без посторонней помощи. Я глазам своим не верил: светло-коричневый парус совершенно самостоятельно принял нужную форму и тут же наполнился ветром, такелаж деловито ползал по реям, как стайка шустрых, но безобидных змей. Мы больше не стояли на месте, мы двигались – пока еще очень медленно, но скорость постепенно увеличивалась – да что там, не так уж и постепенно! Через полчаса мы уже мчались на полной скорости – ни дать, ни взять, корабль-призрак, Летучий Голландец местного разлива. Собственно говоря, я даже не имел морального права удивляться по этому поводу: Хэхэльф честно предупредил меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился с происходящим. Какой-то парень из небесной канцелярии тут же выписал мне премию за это мудрое решение: мне удалось заснуть, да так сладко – слов нет!
Впрочем, мое счастье было недолгим. Меня разбудили истошные вопли: ибьтую мэмэ, етидрєный хряп, ща усех зафуздячу, – и все в таком духе. Спросонок я решил было, что все еще нахожусь на пиратском корабле, заткнул уши и попытался поймать за хвостик ускользающее сновидение. Охота не удалась: очередная гневная тирада вспугнула мою драгоценную добычу. Но нет худа без добра: я окончательно проснулся и с неописуемым облегчением вспомнил, что страмослябская эпопея уже перекочевала в мой личный архив, в траурную папку под грифом вспоминать как можно реже. Орал, разумеется, наш пленник.
– Связать-то мы его связали, а рот не заткнули – и где были наши несчастные мозги?! – возмущенно пробормотал я себе под нос. Встал, помотал головой, пытаясь отогнать своего приятеля Морфея, который внезапно решил, что ему не хочется со мной расставаться, и теперь активно скребся в мою дверь, как блудный, но любимый кот. Кое-как оклемавшись, я потащился на корму. Вообще-то, я не слишком надеялся, что мне удастся утихомирить несчастного Давыда Разъебановича, которого, по большому счету, можно было понять. Думаю, что даже его богатая приключениями пиратская жизнь редко преподносила ему такие сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы попытаться. Во-первых, я сам был не в восторге от этого концерта, а во-вторых, опасался, что вопли нашего неугомонного пленника рано или поздно нарушат таинственную медитацию моего приятеля Хэхэльфа, благодаря которой наш корабль совершенно самостоятельно и в высшей степени жизнерадостно несся по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором.
– Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! – строго сказал ему я. К моему величайшему изумлению пират тут же притих и уставился на меня почти с надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа, или сладостные звуки родной речи.
После этого между нами воцарилось напряженное молчание. Я очень хотел объяснить пленнику, что кричать не надо, и тогда все будет хорошо, но мне явно не хватало словарного запаса. Так что я ограничился языком жестов: приложил палец к губам и сделал страшные глаза. Пират растерянно моргнул и уставился на меня мутными младенческими очами. Но стоило мне отойти на несколько шагов, как он тут же снова принялся сотрясать воздух шедеврами своего великого и могучего языка.