– Да нет, конечно, – невозмутимо ответил Хэхэльф. – Просто так принято говорить во время ссоры…
– Ну уже легче, – вздохнул я, – а то я и без того запутался в бунабской табели о рангах: почтенные рабы папну, обыкновенные рабы хуса… Я уж было подумал, что есть еще какие-нибудь рабы простых рабов, совсем уж задрипанные!.. Слушай, я еще вот чего не понимаю: как может быть, что такой коротенькой фразе Атэ байя , всего-то из двух слов, соответствует столь сложный перевод: Мои рабы бьют палками… – ну и так далее. Что означает слово Атэ? Раб? Палка? Или раб с палкой? Или раб, который бьет палкой?
– Да ничего оно само по себе не означает, – пожал плечами Хэхэльф. – Видишь ли, брань не является частью бунабского языка. Понимаешь, какое дело: бунаба говорят на том языке, который дал им Варабайба. Полагают, что это – его родной язык, поэтому бунаба очень горды тем, что говорят на языке богов. Но в языке Варабайбы совсем не было слов, подходящих для хорошей ссоры. Наверное боги никогда не ругаются… Ну а бунаба – не боги. И когда между ними затевалась свара, они тут же начинали драться, поскольку не могли выразить свою неприязнь к противнику с помощью слов. Потом им надоело драться по пустякам, и они решили, что им требуются хорошие ругательства. Началось с нескольких фраз, которые придумал тогдашний ндана-акуса Середины Острова Пхех. Он собрал всех бунаба вместе и объяснил им, что означает каждое выражение. Всем очень понравилось, так что драк сразу стало поменьше. С тех пор каждый новый ндана-акуса придумывает какое-нибудь новое ругательство, или просто изменяет значение старого, о чем немедленно сообщает своим счастливым подданным и прочим жителям острова на торжественном собрании у скалы Великой Агибубы.
– А что, еще и скала такая есть? – изумился я.
– Конечно, и ты сам ее увидишь, поскольку именно туда мы и отправимся: чаще всего Варабайбу можно застать именно в тех местах. Собственно говоря, форма скалы и стала прообразом бунабских головных уборов!
– Здорово! – резюмировал я. – История возникновения бунабских ругательств – это нечто! Слушай, а нельзя подсказать им парочку? – Я подумал, что это был бы самый идиотский, но весьма эффектный способ оставить свой след в истории этого экстравагантного народа.
– Ты что! – Хэхэльф почти испугался. – Эта привилегия принадлежит только ндана-акусам, даже их сыновья не имеют права высовываться со своими предложениями!
– Ладно, – усмехнулся я, – нельзя, так нельзя… Им же хуже!
Перебранка наших рабов тем временем продолжалась. Пока Хэхэльф любезно читал мне краткую, но захватывающую лекцию, ребята успели наговорить друг другу множество замечательных вещей.
– Эр ту эр! – язвительно сказал Вєха.
– Лу ту лу хэк ту лу агибуба! – выпалил Хвоп.
– Твой говорит: ты – человек, прислуживающий своим рабам. А мой отвечает: ты чешешь зады моим домашним животным, в то время, как мои рабы гадят в твою агибубу. Дело зашло слишком далеко, пора их приструнить, а то сейчас, чего доброго, начнется драка, – заметил Хэхэльф. Он быстро спрыгнул на устланный коврами пол моей комнаты подошел к переругивающимся слугам и веско сказал им: – Ык! Ун де ак!
Наши суровые слуги тут же умолкли, с неописуемо мрачным видом уставившись куда-то вдаль.
– Пошли купаться, Ронхул, – весело предложил мне Хэхэльф. – Здесь в саду до фига бассейнов: с теплой водой, с холодной водой, с морской водой, с дождевой – на любой вкус!
– Пошли, – обрадовался я. И с любопытством спросил: – А что ты им сказал?
– А, ничего особенного, – отмахнулся Хэхэльф. – Просто велел им заткнуться. И добавил ун дэ ак – это ругательство, обозначающее человека, который унижается перед своими рабами в присутствии их рабов… Ну, не то что бы я действительно имел в виду именно это – просто использовал самый доступный способ выражения, чтобы сказать ребятам, что они ведут себя недостойно.
Я восхищенно покачал головой, ошеломленный сказочными возможностями бунабской ненормативной лексики, и мы отправились купаться, поскольку нет лучшего занятия для праздного человека в теплый день. Во дворе, тем временем, полным ходом шли приготовления к пиру. Многочисленные почтенные рабы папну, все, как один в высоких агибубах и широких штанах, неторопливо раскладывали на примятой после многочисленных пирушек траве круглые циновки и пухлые подушки. Ребята действовали неторопливо, как настоящие художники: положив на землю очередной предмет, непременно отходили на несколько шагов и смотрели, как выглядит вся композиция в целом. К тому моменту, как солнышки решили спуститься пониже, а я понял, что несколько переборщил с водными процедурами, эти вдохновенные парни наконец закончили работу над своей инсталляцией: большой пестрый круг из подушек и циновок благополучно сомкнулся. Начался новый этап священнодейства, папну принялись расставлять многочисленные столовые приборы: миски, мисочки и совсем уж крошечные блюдечки – пока совершенно пустые. Я понял, что не доживу до начала всеобщего чревоугодия и отправился в свою комнату, где тихо, по-партизански уничтожил несколько здоровенных плодов странного вида, но совершенно уникального вкуса.
– Все у тебя не как у людей! – огорчился Хэхэльф. Он застукал меня за поеданием последнего, самого экзотического, плода из его утренних запасов, немного похожего на смешной головной убор бунаба: тоже своего рода сапожок. На вкус сей дар природы напоминал, как ни странно, сдобную булку.
– Кое-что у меня как у людей, можешь мне поверить! – успокоил я своего скорбящего друга.
– Ну, может быть, кое-что, – вздохнул он. – Но кто же так объедается за полчаса до пира?
– Я объедаюсь. А что, было бы лучше, если бы я лег и умер? – возмутился я. – Я ведь даже не завтракал.
– И кто тебе виноват? – Хэхэльф озабоченно покачал головой. – Теперь ты, пожалуй, ничего жрать не станешь под предлогом, что, дескать, сыт. Хозяева, чего доброго, разобидятся: пир все-таки в нашу честь – оно тебе надо?
– Разобидятся, говоришь? – помрачнел я. – Ладно, сделаю над собой героическое усилие и съем еще что-нибудь.
– Что-нибудь делу не поможет, – строго сказал Хэхэльф. – Ты даже не представляешь себе, Ронхул, сколько надо съесть, чтобы бунаба убедились, что тебе по душе их угощение… Нет, без масла сагыд тут не обойдешься!
– Что это за масло такое? – заинтересовался я.
– О, это по-настоящему чудесная вещь, – многообещающе протянул Хэхэльф.
– Его едят? – не отставал я.
– Нет. Его не едят, маслом сагыд мажут брюхо, – совершенно серьезно объяснил он. – А вот уже потом едят. Столько, что страшно делается! И без тяжелых последствий: ты даже не разжиреешь особо от такой пирушки. И уборную не придется отстраивать заново после того, как ты посетишь ее поутру – словно и не было ничего. Слышал когда-нибудь выражение: жрет как не в себя? Ну вот, именно это и происходит с человеком, который намазал живот маслом сагыд. И сейчас тебе прийдется познакомиться с этим чудесным средством на собственном опыте, а не то плакала моя дипломатия!